На старинном плане Санкт-Петербурга, разлинованном проспектами и улицами, Васильевский остров как будто недорисован: удаленные от города берега выглядят необитаемыми.

Титры.

Поэт в пролетке едет по Васильевскому острову, минует Биржу, Университет, дворец Меньшикова. Пролетка поворачивает вглубь острова.

Звучит голос Поэта:

– Кому случалось гулять кругом всего Васильевского острова, тот, без сомнения, заметил, что разные концы его весьма мало похожи друг на друга. Возьмите южный берег, уставленный рядом пышных огромных строений, и северную сторону, которая длинною косою вдается в сонные воды залива. По мере приближения к этой оконечности, каменные здания, редея, уступают место деревянным хижинам с огородами и пустырями между ними…

Поэт выходит из пролетки и гуляет пешком по взморью. Иногда останавливается, что-то чертит тростью на песке.

- И вот, один-два сиротливых домика и несколько деревьев, а дальше лежит луг, составляющий взморье…

Странное место для прогулок! Кругом ни души… Нет, какой-то господин в черном, похожий на Поэта и ростом и сложением, всю дорогу следовал за Поэтом, но исчезал всякий раз, когда тот оборачивался.

- И летом печальны сии места пустынные, а еще более зимою, когда все погребено в седые сугробы, как будто в могилу.

Поэт возвращается к пролетке и уезжает.

Пейзаж превращается в рисунок на полях рукописи: убогий домик, одинокое дерево, пустынный берег.

Заголовок рукописи:

Санкт-Петербург погружается в сумерки. Сфинксы над Невой устало закрывают глаза. Затворяются кованые ворота церквей и соборов, горожане расходятся по домам.

Поэт сидит за письменным столом в своей комнате. Отложив перо, он подносит лист поближе к свече и перечитывает написанное. На просвет видны строки, исправления, нарисованный на полях черный силуэт.

Звучит голос Поэта:

- …Так слушай. Недели три тому пришел я поздно Домой. Сказали мне, что заходил За мною кто-то. Отчего – не знаю, Всю ночь я думал: кто бы это был? И что ему во мне? Назавтра тот же… Человек одетый в черном, Учтиво поклонившись, заказал Мне Реквием…

Поэт исправляет строку, дописывает. Затем продолжает читать, но уже вслух:

- И стал писать – и с той поры за мною Не приходил мой черный человек; А я и рад; мне было б жаль расстаться С моей работой… Но между тем… Мне совестно признаться в этом…

Увлекаясь, Поэт возвышает голос:

- Мне день и ночь покоя не дает Мой черный человек. За мною всюду Как тень он гонится. Вот и теперь Мне кажется, он с нами сам-третей Сидит!...

- Свят-свят-свят! – старая Няня в уголку торопливо крестится, отложив вязанье. - Какие ты страсти сочиняешь! И как тебе самому-то не боязно?

Поэт смущен, его застали врасплох.

- Оставь, это же выдумки, - с нарочитым смехом отвечает он.

- Как же, выдумки! Все будто взаправду, инда мороз по коже… Черный человек, брр! Смотри, накликаешь нечистого!

- Я сам кого хочешь напугаю, - смеется автор. Он скалится, вращает глазами, пугает старую няньку. - У-у-у!.. Мне сам черт не брат.

- То-то и оно! А знаешь ли, когда ты в Святые Горы на ярманку ходил, в красной рубахе с опояской, с железною палкой, волос смоляной, ногти что когти, - так мужики и купцы тебя за глаза чертом звали.

- Верно? Это забавно!

- Нашел себе забаву, нечего сказать, как будто нарочно беса приманиваешь. Послушай меня: не поминай диавола, постригись, ногти обрежь да будь как прочие честные господа…

- Ладно, что-то ты сегодня разошлась! – начинает сердиться Поэт.

- …И брось ты этот Сам-Петербурх окаянный, житья тут людям нету, - продолжает Няня. – Поедем лучше, милый мой, в деревню.

- Опять ты за свое! Поедем, только не сейчас, дела у меня здесь.

- Знамо, дела: то бал, то картишки. Одни долги от твоих делов. Не хочешь ехать, меня отпусти. Зачем забрал из деревни?

- Ну хватит! – не выдерживает Поэт. – Ты мне мешаешь своими пересудами. Ступай.

Няня уходит, причитая:

- Охо-хо, вот увидишь, вот помянешь мое слово…

Поэт говорит ей вслед:

- Поедем, поедем в деревню, обещаю. Дай только повесть закончить, с долгами расплатиться…

Он перебирает бумаги на столе, находит начатую рукопись и погружается в работу.

Звучит голос Поэта:

- Несколько лет тому назад сей удаленный околоток Васильевского острова был еще уединеннее…

Пейзаж, виденный на Васильевском острове, преображается: домик еще радует глаз, полисадник ломится от цветов.

Звучит голос Поэта:

- Тут в опрятном деревянном домике жила вдова одного чиновника. Все семейство ее составляла единственная дочь Вера. Покойный супруг ее, чиновник не помню какой из коллегий, купил здесь домик и намерен был завесть небольшое хозяйство; но кончина его помешала исполнению дальних замыслов…

Вдова с маленькой еще дочкой, обе в трауре, возвращаются с похорон, входят в дом. Дверь за ними затворяется.

- Вдова с малюткой на руках принуждена была вскоре продать все, кроме дома, и жить малым денежным достатком, накопленным не безгрешными, надо полагать, трудами покойного.

Вдова, перебирая вещи мужа, находит шкатулку с золотыми монетами и дорогими вещицами. На лице вдовы появляется улыбка, она снимает с головы траурный платок и перед зеркалом примеривает украшения.

Ночь. Вдоль палисадника крадется какой-то господин, привычным движением отпирает он калитку, поднимается на крыльцо. Дверь бесшумно отворяется, ночной гость скрывается внутри.

Наутро Вдова идет в церковь замаливать грехи, затем на сельское кладбище положить букетик цветов на могилку супруга. Она едва кивает встретившимся соседкам. Соседки шепчутся, перемывая ей косточки.

- С ближними соседками своими вдова, не знаю почему, водилась не охотно; зато уж и они ее не жаловали; толковали, будто с мужем жила она под конец дурно, утешать ее ходил его приятель; муж умер скоропостижно, и – Бог знает, чего только не наплетет злоречие.

Но вот уже домик не выглядит больше именинником, в ограде полисада зияют дыры, цветы захирели, одни только золотые шары качают головами. Вдова теперь совсем старушка, в чепце и с вечной теплой шалью на плечах, а дочь превратилась в красивую девушку, правда, несколько субтильную и бледную, – такие именно барышни расцветают в наших палестинах. Вера трогательно ухаживает за матерью. Затем садится с книжкой к окну, но скоро отвлекается от чтения, смотрит в окно и о чем-то вздыхает.

- Вдалеке от света они вели тихую жизнь, которая при всем своем однообразии казалась бы счастливою. Вера уже достигла того возраста, когда девушки начинают думать, как говорится в просторечии, о том, как бы пристроиться; но главной чертой ее нрава была младенческая простота сердца.

Мать откладывает рукоделье, смотрит на дочь и сокрушенно качает головой.

- Старушка мать с грустью помышляла о преклонных летах своих; с отчаянием смотрела на расцветшую красоту двадцатилетней дочери, которой в бедном одиночестве не было надежды когда-либо найти достойного супруга. Но…

К домику подъезжает коляска, из нее выпрыгивает и стремительно взбегает на крыльцо привлекательный молодой человек. Вера вскакивает и бежит навстречу. Вдова торопливо утирает набежавшую слезу и приводит себя в порядок.

- Одиночество, в коем жила Вера со своей матерью, изредка было развлекаемо посещениями молодого родственника. Павел недавно приехал из своей деревни служить в Петербург.

Певел чмокает Веру в щечку, вдова целует юношу в лоб, все усаживаются и непринужденно болтают.

- Он звал Веру сестрицею, любил ее, как всякий молодой человек любит пригожую, любезную девушку, угождал ее матери, у которой и был, как говорится, на примете…

Перо Поэта скребет по бумаге, не оставляя следа, - чернила кончились. Напрасно он тычет пером в чернильницу, переворачивает ее вверх дном и трясет – ни капли.

- Черт меня побери! - Поэт вскакивает из-за стола, бегает по комнате, ерошит волосы, в отчаяньи декламирует:

О, бедность, бедность! Как унижает сердце нам она!

И добавляет:

- Ничего не страшусь, кроме бесчестья и… кредиторов.

Кто-то властно стучится во входную дверь. Поэт настораживается и, выглянув из комнаты, приказывает:

- Узнайте сперва, кто пришел. Если долги требовать, то меня нету дома.

Он выжидает некоторое время. В передней все тихо. Поэт успокаивается. Он открывает шкаф, достает оттуда пузырьки и бутылочки из-под чернил, смотрит на свет, переворачивает, но все они пусты.

- Денег – или удавиться, - цедит он сквозь зубы. – Готов хоть к черту на службу, лишь бы вырваться из нищеты!

В комнате бесшумно появляется господин в черном. Он смотрит на Поэта. Тот, словно чувствуя его взгляд затылком, оборачивается.

- Простите, я без доклада, - учтиво кланяется незнакомец.

Поэт сухо произносит:

- Кто вас впустил, сударь? Я не принимаю! Если я вам должен, то… извольте обождать, я расплачусь, как только смогу.

- Нет-нет, я не кредитор, - незванный гость держится и говорит чрезвычайно любезно. Заметно, что он хочет произвести хорошее впечатление. – У меня к вам дело другого рода…

Но хозяин отнюдь не расположен к гостю.

- С незнакомцами дел не имею. Попрошу вас покинуть…

- Полноте! Мы давным-давно знакомы…

- Знакомы? А-а! Уж не следите ли вы за мной?

- А что, разве я похож на шпиона? – гость осматривает себя и, улыбаясь, продолжает: - О нет, просто я поклонник вашего таланта. Согласитесь, разумнее познакомиться с автором при жизни его, памятуя, что все люди смертны.

- Благодарю за напоминание, но прошу меня оставить, - Поэт решительно указывает на дверь.

Незнакомец же словно и не замечает этого:

- Частенько вы звали меня, в стихах и в прозе.

Он вдруг выхватывает из бумаг на столе один лист и протягивает Поэту.

- Ваша рука?

- Мне скучно бес… – читает автор.

Незнакомец подхватывает:

- Что делать, друг мой? Скажи, когда ты не скучал? Подумай, поищи. Тогда ли, Когда над книгами дремал… Я мелким бесом извивался, Развеселить тебя старался… Ты с жизни взял возможну дань, А был ли счастлив?

- Перестань! – прерывает его Поэт.

- Видишь, мы были на «ты», - усмехается гость. –А вот и в прозе: «Черт догадал меня мечтать о счастии, будто я для него создан!», «Хоть к черту на службу!» – чьи слова?

- Ну, ляпнул сдуру!

- А как дошло до дела?..

- Что за чертовщину ты тут развел?! – восклицает Поэт.

- Я?! Не я, а ты! – Незнакомец безошибочно выхватывает из бумаг на столе нужные ему листы. – Вот эти рогатые-хвостатые созданья откуда взялись? Все из твоей чернильницы повылезли!

Он подбрасывает листы, и пока они падают, комната наполняется чертями и чертовками, бесами и бесенятами. Они кружится вокруг Поэта, скачут, кривляются, поют:

- Сегодня бал у Сатаны – На именины мы званы.

- Оставь меня! – кричит Поэт. – Говори, что тебе нужно, и уходи.

Одним взмахом руки незнакомец отсылает прочь нечистую силу. Листы рукописей медленно ложатся на пол вокруг стола.

- Нужно самую малость, тебе это не составит труда: хочу заказать тебе поздравительные стихи: оду, гимн, панегирик. Что-нибудь жизнеутверждающее, вроде:

Итак, - хвала тебе, Чума! Нам не страшна могилы тьма…

- Кого же предлагаешь мне восславить?

- Имя его мы тоже не произносим всуе. Все знают его и по-своему почитают. И вот, поскольку ты к нам душевно расположен, я выбрал тебя. Ты – лучший. Так глубоко, искренне и возвышенно никто не напишет.

- Похвалу дьяволу? Благодарю покорно!

- Ну, можно и без имен.

- Сатане поклониться?

- Не ты первый, и не последний, поверь. Есть среди наших и твои собраться по перу – премного довольны, живут припеваючи.

Поэт не сразу собирается с мыслями. Наконец отвечает:

- Сколько на мне грехов – не сосчитать, много мерзостей сорвалось с языка и даже вышло из-под пера, но… Сатане я служить не стану и от Бога моего не отрекусь.

Незнакомец снисходительно улыбается.

- Зачем так сразу отказываться от своего счастия? Ты даже не спросил о цене. Разве благоразумные люди так поступают?

- «Не продается вдохновенье», - отвечает Поэт.

- «Но можно рукопись продать», - подхватывает гость. – А тебе случалось расплачиваться стихами за долги, даже проигрывать свои сочинения в карты. И это судьба гения?! Где справедливость в этом мире? Не в осуждение, а из сострадания, понимая твои стесненные обстоятельства, любя твой талант, я и предлагаю…

Поэт не замечает, как во время этой речи незнакомец бросает ему под ноги золотой.

- Ну, только любопытства ради… Какова ж цена?

- Вот это другой разговор… - Незнакомец вдруг переменяет разговор: - Смотри-ка, ты уже деньгами соришь. Не твой ли червонец?

- Где? А, благодарю, - Поэт наклоняется и поднимает монету.

- Вот видишь, с какой легкостью ты мне поклонился! – смеется гость. – Это так просто.

Поэт взрывается.

- Негодяй! Твои деньги жгут руки!

- Зачем брал, если жгут? Знал ведь, что не твои.

Поэт швыряет монету на пол. Золото вспыхивает и мгновенно превращается в уголь.

Незнакомец извиняется:

- Прошу прощения за неуместную, может быть, шутку. Каюсь, деньги у нас фальшивые. Но они и у вас ценность ненадежная: сегодня есть, а завтра – фюить! – и сгорели, обратились во прах… Есть кое-что подороже золота: власть, слава – о, знаю, как они волнуют сердце! Признайся, ты горд и тщеславен.

Он ждет ответа, но Поэт молчит, не желая лицемерить.

- Ага! Я прав, прав! – восклицает незнакомец. - Хочешь, я дам тебе славу и почести, о каких только может мечтать человек?

- Нет уж, - усмехается Поэт. – Я ношу славное имя и рассчитываю оставить по себе добрую память.

И славен буду я, доколь в подлунном мире Жив будет хоть один пиит.

- А не боишься, что лет через двести станут о тебе злословить, вспоминая твои прегрешения? Анекдоты про тебя рассказывать, а? –вопрошает гость.

- Что ж… Я стараюсь придерживаться правила:

Хвалу и клевету приемли равнодушно, И не оспаривай глупца.

- Это мудро. Хотя на деле мало кому удается. Не тебе, во всяком случае: ты так горяч, вспыльчив и мнителен. Из-за ерунды готов стреляться, как будто жизнь тебе не дорога.

- В делах чести мне только Бог судья. Ты что, исповедовать меня пришел, что ли?

- Нет, это я торгуюсь. Все хочу доказать, что сделка нам обоим выгодна, а ты не желаешь того признать. Откровенно говоря, не предполагал, что встречу такое сопротивление!

- М-да, это меня не красит. Ну да ладно, что еще имеешь предложить?

- Любовь, - понизив голос, произносит гость и, словно козыри, открывает рисунки автора: женские головки, ножки, фигурки. Из полутьмы комнаты будто выглядывают прелестные создания. - Ведь женщина – твое божество. Любовь – вот твоя религия, твоя поэзия, твоя жизнь…

- А может быть, и смерть? – добавляет Поэт.

- От счастья не умирают, друг мой. Хочешь, я подарю тебе любовь прекраснейшей из дочерей Евы?

- О, это выстрел прямо в сердце, - соглашается Поэт. – Но… Дареной любви мне не надо. Кроме того, ты опоздал. Я люблю и любим прекраснейшей из женщин.

- Неужели? Ты думал, говорил и писал так о каждой из ста тринадцати…

- Хватит, - резко обрывает его Поэт. – Я нашел ту, которую искал всю жизнь.

Исполнились мои желания. Творец Тебя мне ниспослал, тебя, моя Мадонна, Чистейшей прелести чистейший образец.

Гость взбешен, но старается это скрыть.

- Любовь бывает зла! – тихо говорит он. –Жаль, если сбудется, что тебе предсказано.

- Ты и это знаешь? – вздрагивает Поэт.

Гость кивает.

- «Погибнуть из-за жены на поединке».

Поэт порывается расспросить незнакомца, но удерживается. Он молчит, прикрыв глаза и поджав губы, отчего лицо походит на собственную посмертную маску.

- Безумец! – изрекает незнакомец. – Впрочем, безумец и поэт – это почти одно и то же…

- Покончим на этом, – устало произносит Поэт.

- Как можно-с, у меня все козыри на руках! – с новой силой вступает в игру незнакомец.

В его руках колода карт, он проделывает с нею фантастические трюки, продолжая:

- В любви тебе всегда везло, но не в картах!.. Ты несчастлив в игре, а удержаться не можешь…

- Да, я игрок, и предпочел бы скорее умереть, нежели не играть, - соглашается Поэт. – Тебе-то что до того?

- Хочешь, я открою тебе заветное слово? – предлагает незнакомец. - Произнеся его – тихо, шепотом, даже мысленно, - ты всегда будешь выигрывать! Ты станешь сказочно богат! Ну?..

Поэт берет у него колоду и, разминая свои длинные ловкие пальцы, демонстрирует мастерские пассы.

- Богатый поэт – не поэт, - отвечает он, забавляясь картами. – Хоть и невелик мой доход, зато постоянный – с тридцати шести букв русской азбуки… Предложение твое, конечно, соблазнительно, но в сущности – глупо.

- Помилуй, отчего?! – восклицает искуситель.

Поэт возвращает ему колоду.

- Что за охота играть, коли никогда не проигрывать! Разве вспыхнет в груди хоть малейшее волнение, если финал предрешен? А в этом горении страсти – весь смысл игры! Впрочем, и жизни тоже.

- Так чего тебе надо?!

- От тебя – ничего не желаю и, тем более, не приму. Не будет меж нами договора.

Лицо незнакомца искажает злобная гримаса.

- Еще не поздно одуматься. Это твое последнее слово?

- Нет, вот последнее: поди вон и не вздумай возвращаться!

Незнакомец пятится назад, шипит по-змеиному:

- Ты пожалеешь, о-о, как ты пожалеешь!

И словно растворяется в темном дверном проеме. Внезапный порыв ветра задувает свечу. Поэт не торопится ее зажечь.

Приближается слабый свет. Шаркающей походкой приближается Няня со свечой в руке.

- Что это ты впотьмах сидишь? Фу! Эко дыму напустил, - ворчит она. И вдруг, встревоженно спрашивает: - Ты не угорел ли часом? На тебе лица нет!

- Ты видела его? – каким-то отрешенным голосом произносит Поэт.

- Кого, голубчик?

- Того господина, в черном.

- Никого здесь не было.

- Но ведь в дверь стучали? Кто открывал?

- А-а, верно, стучали. Мы отворили – там нет никого… Вот, сударь мой, до чего они доводят-то, черные человеки. Пойди-ка приляг, отдохни. Хочешь, я тебе песенку спою, как маленькому пела, помнишь?

Старая Нянька уводит Поэта, освещая путь свечой.

Голос Поэта удаляется:

Спой мне песню, как синица Тихо за морем жила; Спой мне песню, как девица За водой поутру шла…

В комнате темно, только лунный свет из окна слегка обрисовавает контуры предметов. Вдруг в этой полутьме происходит едва заметное движение.

Сама собою вспыхивает свеча на письменном столе и освещает сидящего за столом человека в черном.

Он, как прилежный секретарь, наводит порядок на столе, поднимает с пола листы и раскладывает рукописи.

- Сколько возни с этими гениями! Как они упрямы, непредсказуемы, – вздыхает он, перебирая рукописи. – Придется действовать через самых дорогих для автора созданий… Это не то, и эти не годятся… Мне абы каких не надо, мне подай чистых сердцем и душой. А, вот что-то новенькое!

Черный человек находит рукопись начатой повести.

Звучит голос Поэта:

- Кому случалось гулять кругом всего Васильевского острова…

- Ага! – Черный человек продолжает читать, перелистывая рукопись.

Звучит голос Поэта:

- Тут в опрятном деревянном домике жила вдова одного чиновника. Все семейство ее составляла единственная дочь Вера…

- Эге! – удовлетворенно отмечает незнакомец.

- …Но главной чертой ее нрава была младенческая простота сердца…

- Ого! – ликует господин в черном и перелистывает рукопись.

- Павел звал Веру сестрицею, любил ее, как всякий молодой человек любит пригожую, любезную девушку, угождал ее матери, у которой и был, как говорится, на примете.

- Что ж, начало сей повести мне нравится. Даже очень! Браво!

Черный человек берет перо, начинает писать, но чернильница пуста. Незнакомец сокрушенно вздыхает и качает головой. Он расстегивает сюртук, жилет, запускает руку под рубаху. Рука уходит внутрь глубоко, по локоть… Наконец он достает оттуда комок живой черной плоти, напоминающей сердце. Затем он аккуратно сжимает его в кулаке, черная влага капает в чернильницу. Спрятав отжатую плоть за пазуху, неизвестный господин окунает перо в чернильницу и быстро пишет. Написав несколько строк, он откидывается на спинку стула с чрезвычайно довольным видом.

- Клянусь, вы будет немало удивлены своим соавтором, мой дорогой гений! – произносит он, оскаливаясь.

Обычный день в домике на Васильевском. Вдова раскладывает карты, Вера читает. Вдова заученно, в который раз, пересказывает семейную историю.

- В ту пору ты была еще совсем дитя, мне было не до хозяйства. Вот я и продала все, кроме дома. Зато и живем мы с тобой в достатке, и на приданое тебе кое-что отложено.

- Я довольна настоящим, - отвечает Вера, - а насчет будущего… Наперед не загадываю.

Вдова отвлекается от карт.

- Вольно тебе не думать о будущности, а мне, с моими болезнями… Ты молода, красива, а вот, поди ж ты, принуждена сидеть со мной в глуши затворницей.

- Не тревожьтесь обо мне, маменька. Все как-нибудь устроится, - успокаивает ее Вера.

Вдова вздыхает и продолжает гадание.

- Посмотри, как странно карты легли: справа от тебя бубновый король, слева пиковый. Бубновый-то, конечно, Павел. А кто же пиковый? Ума не приложу…

Но вот слышится шум подъезжающего экипажа, и мать с дочерью напряженно смотрят в окно.

- Павлуша приехал! – вскрикивает Вера, поднимаясь.

У калитки Павел расплачивается с кучером, обнаруживая при этом, что приходится расстаться с последними деньгами. Справившись с этой неприятностью, - видно, что не впервой, - он легко взбегает на крыльцо.

Он входит в крохотную залу и приветствует родственниц.

- Здравствуйте, ma tente, здравствуй, cousine.

- Вот и не верь после этого картам, - говорит вдова. – Бубновый король собственной персоной.

- Как ваше здоровье? – интересуется гость.

- Ах, Павлуша, откуда ему взяться у старухи? Давеча опять посылали за доктором. Ну да эти разговоры не для молодых ушей. Поговори лучше с Верой, она, чай, заждалась.

Павел и Вера садятся в стороне.

- Что нового, сестрица?

- То же, что и прежде, - рассказывает Вера простодушно. – По воскресеньям в церковь, по будням за работою; после обеда матушка вяжет, а я ей читаю Минею или из других священных книг; вечером гадание на картах – препровождение времени обыкновенное у женщин. Расскажи лучше про себя.

Но, похоже, Павел не расположен подробно описывать свою жизнь, он скорее оправдывается за свои редкие посещения.

- Да все дела, дела. Утром рано на службу, вечером визиты, голова кругом. Веришь ли, только здесь… только с тобой… я нахожу покой и отдых.

С улицы в одном окне залы видны беседующие Вера и Павел, в другом окне – вдова с картами. Она изредка взглядывает на молодых и добродушно улыбается.

Звучит голос Поэта:

- Вера уже достигла того возраста, когда девушки начинают задумываться, как говорится в просторечии, о том, как бы пристроиться…

У ограды полисадника появляется человек в черном. Он смотрит через окно в залу. Его взгляд словно проникает внутрь домика, он как будто присутствует там незримо. Звучит голос незнакомца:

- Но о союзе с Павлом напрасно было думать: он не мог часто навещать семью на Васильевском острове. Этому мешали не дела и не служба: он тем и другим занимался довольно небрежно; жизнь его состояла из досугов почти непрерывных.

Какая-то мысль или воспоминание отвлекают Павла от разговора с Верой…

Павел за карточным столом.

Павел гуляет в компании чиновников, на коленях у него сидит хорошенькая модистка.

Гуляки гурьбой идут по ночному Петербургу, распевая модные куплеты.

Звучит голос незнакомца:

- Картежная игра, увеселения, ночные прогулки – все это делало юношу счастливым, ибо он не видал, как утекает время…

Незнакомец усмехается и произносит вслух:

- Красиво сказано!

Павел хмурится, заметно, что эти воспоминания ему отчасти приятны, но и тягостны тоже.

Вера заглядывает ему в глаза.

В это время бьют часы, и Павел вздрагивает.

- О, мне пора! – говорит он.

- Ну еще немножко, - просит Вера. – Ты так редко у нас бываешь! А привез ли мне новых стихов, помнишь, я просила? Что пишет господин Пушкин?

- А он… Он нынче совсем стихов не пишет, - отвечает Павел. – Все больше повести сочиняет. Говорят, на вечере у Карамзиных рассказывал презабавнейший сюжет, эдакую чертовщину. Вообрази, все дамы просто трепетали!

Вера вздыхает:

- К твоему следующему приезду, я думаю, повесть уж будет напечатана в «Северных цветах». Привези, не забудь на этот раз.

Приложив руку к сердцу, с выражением раскаяния на лице, Павел обещает:

- Привезу, сестрица, верь мне!

Он берет Веру за руку и целует ее в щеку более нежно, чем полагается родственнику.

Звучит голос незнакомца:

- Разумеется, иногда совесть просыпалась в его душе, и он усерднее посещал Веру. Но мог ли он без угрызений сравнить себя с этой невинною девушкой?

- Вот теперь мне действительно пора! – Павел встает. – Уже смеркается.

- Уж ты не забывай нас, Павлуша, - просит вдова.

- Приезжай скорее, голубчик! – добавляет Вера, провожая Павла.

- Как только выдастся свободная минутка, я тотчас буду у вас! – говорит юноша, раскланиваясь.

Павел уходит, а Вера все стоит у окна.

Человек в черном любуется ею.

- Мог ли он без угрызений сравнить себя с этой невинною девушкой? – шепчет он с теплотой и одновременно с горечью, которых сам в себе не подозревал.

Павел шагает по безлюдной дороге. Уже совсем стемнело. Ветер с моря шевелит темные, косматые заросли кустарника, тревожит воображение.

Павел прибавляет шагу.

Почти бесшумно появляется экипаж и резко останавливается. Павел, едва не угодивший под колеса, с удивлением рассматривает диковинную повозку. Возница на козлах закутан в темный плащ, голова скрыта капюшоном. Откидной верх коляски опускается. Господин в черном приветливо обращается к Павлу:

- Если вам в город, сударь, садитесь, я вас довезу.

- Сделайте одолжение, - охотно соглашается юноша. – В этой части острова да в такую пору извозчика не сыщешь.

- Рад вам услужить, - говорит человек в черном и бросает вознице: - Гони!

Они мчатся по пустынной дороге.

- Превосходный у вас экипаж! – восхищается Павел. – А кони как резвы! Их как будто и не видать, и не слыхать.

- Темно, - объясняет человек в черном. – А лошадки у меня – звери, вороные, цвета ночи, мудрено и разглядеть.

- Ну да, пожалуй, - соглашается юноша.

- А ведь я вас видел, - замечает незнакомец.

- В коллегии?

- Ну нет! Встречались то на балу, то за картами, то на театре. Давно вас отметил и желал познакомиться.

- Рад знакомству, - юноша протягивает руку. – Без чинов, просто Павел.

- И я прошу не чиниться, для вас я просто… Варфоломей.

- Вот и славно! –доволен Павел.

- А не спрыснуть ли нам знакомство? – предлагает Варфоломей и извлекает откуда-то бутылку шампанского и стаканы.

- О! Не откажусь, – улыбается Павел.

Хлопает пробка, наполняются стаканы.

- На ты? – предлагает Варфоломей.

- На ты! – подтверждает Павел.

Они пьют на брудершафт. Варфоломей тотчас вновь наполняет стаканы.

- Что ползешь, точно мертвый! – кричит Варфоломей вознице.

Коляска летит во весь опор, словно не касаясь колесами дороги.

- У-ух! – вскрикивает Павел.

- А помнишь, как ты на балу у баронессы… - Он наклоняется к уху Павла и что-то потихоньку сообщает.

Павел хохочет, но признается:

- Только это был не я.

- Неужели? А помнишь, как за картами у князя… - снова шепчет Варфоломей.

Павел явно доволен таким мнением о себе, но возражает:

- Это было не со мною.

- Перестань! Ну а в ресторации, с певичками…

- Точно, было дело! –хохочет Павел.

- Молодец! Вот такой товарищ мне и нужен! – хлопает его по плечу Варфоломей, вновь и вновь наполняя стаканы. – Послушай, я сегодня зван на бал, поедем со мной, а?

- Э-э, я ведь не приглашен, и одет не для бала, - колеблется Павел.

- Об этом не беспокойся. Скажи только да или… да!

- Да!

- Вот уважил! – радуется Варфоломей. И кричит вознице: - Эй, ты покамест не похоронными дрогами правишь! Пшел вон!

Он взмахивает рукой, и возница исчезает. Вожжи оказываются в руках захмелевшего Павла.

- Правь налево! – указывает путь Варфоломей.

- Но-о! Па-аберегись! – восторженно вопит Павел.

Дальнейшее представляется ему вихрем музыки, движения, смены размытых фигур и лиц. Лишь некоторые короткие сцены проясняются.

Варфоломей и Павел на балу. При входе в зал, Варфоломей чуть не сталкивается с Поэтом. Но Поэт рассеян. Он следит взглядом лишь за одной-единственной гостьей, самой прекрасной на балу.

Варфоломей указывает Павлу на красавицу, подталкивает его к ней. Павел робеет, упирается, но Варфоломей тихо убеждает его.

Павел предстает перед красавицей и, к удивлению своему, получает улыбку и согласие на танец.

Павел и красавица танцуют.

Поэт следит за танцующими.

Варфоломей следит за Поэтом…

Затемненная комната, освещен только стол под зеленым сукном, исписанным мелом. Фигуры и лица играющих то возникают, то скрываются. Среди игроков Павел и Варфоломей. Варфоломей предлагает Павлу деньги, тот колеблется, но принимает их.

Как сквозь сон, глухо звучат голоса:

- Что козырь? - Черви. - Мне ходить. - Я бью. - Нельзя ли погодить? - Я дамой. - Крой! - Я бью тузом. - Позвольте, козырь. - Ну, пойдем.

Возле стола появляется Поэт. Даже не глядя на окружающих, он с отрешенным видом ставит деньги на карту.

Варфоломей подталкивает Павла: ва-банк! Павел делает ставку.

Поэт проигрывает. Скрывая раздражение, он отворачивается от стола и исчезает.

Павел ликует, получая от банкомета выигрыш…

Павел и Варфоломей вновь несутся в экипаже, вожжи опять в руках Павла. Новые друзья входят в какой-то дом на окраине. Изнутри слышна разухабистая музыка, визгливые женские голоса приветствуют гостей…

Звучит голос Варфоломея:

- Этот новый друг, которого Павел знал под именем Варфоломея, наставлял его на такие проказы, какие и в голову не пришли бы простодушному Павлу; зато он умел всегда выпутать его из опасных последствий…

Воскресное утро. Звонят колокола. Вера идет в церковь.

Вблизи церковных ворот она замечает господина в черном.

Варфоломей смотрит ей прямо в лицо и кланяется, не отводя взгляда. Вера, опустив глаза, медленно проходит мимо. Варфоломей следует за ней.

Путь через церковный двор кажется ей нескончаемо долгим.

Звучит голос Варфоломея:

- Чистейшей прелести чистейший образец…

У самых церковных дверей будто нездешняя сила преграждает путь Варфоломею. Он поворачивает влево и назад…

Во время службы Вера несколько раз оглядывает молящихся, но незнакомца в черном среди них нет.

Варфоломей сидит за столом и пишет.

Звучит голос Варфоломея:

- Главное же достоинство нового друга состояло в том, что он снабжал юношу тем припасом, которого недостаток особенно тягостен молодым людям – именно деньгами.

Варфоломей замечает вслух:

- Красиво сказал!

Он смотрит в сторону – там на нерасстеленной кровати спит полураздетый Павел. И Варфоломей заканчивает отрывок такой фразой:

- Короче, наш юноша наконец совершенно покорился влиянию нового друга.

Павел просыпается и садится на постели.

- Который час? – спрашивает он.

- Спросил бы лучше, какой день недели, - отвечает Варфоломей.

У Павла жалкий вид, его мучат похмелье и чувство вины.

Звонят колокола. Павел начинает торопливо одеваться, путаясь в одежде.

- Воскресенье! Уже звонят к обедне. Ты разве не идешь в церковь?

- Я не вашего исповедания. К тому же это звонят об окончании службы.

- Да? – Павел замирает с сапогом в руке.

Он опускает голову и сидит молча, уставившись в пол.

Варфоломей окунает перо в чернильницу и пишет.

Звучит голос Варфоломея:

- Он невольно вспомнил о Васильевском острове: “Милая Вера! Она меня любит, жалеет, что не видит меня…” – и прочее в этом роде…

Тем временем Павел решительно натягивает сапог и поднимается.

Варфоломей откладывает перо и обращается к Павлу:

- А я пришел за тобой.

- Мне сегодня некогда, - сухо произносит Павел.

- Вот новости – ему некогда! Только не уверяй, что у тебя могут быть дела. Вздор! Посмотри, сколько тебе прислали приглашений, - Варфоломей перебирает билеты и записки. – Зовут на раут и на бал…

- Говорю тебе, некогда. Я должен быть у одной родственницы.

- А-а, ты говорил, что твоя Васильевская затворница довольно мила.

Павел удивлен.

- Разве я говорил?

- Конечно. И еще многое другое, разве не помнишь? Кстати, сколько ей лет?

- Почем я знаю? Я не крестил ее! – недовольно бурчит Павел.

- Прекрасно! Возьми меня с собой, - Варфоломей поднимается и прячет рукопись в карман. - Погода нынче чудесная, как раз для прогулки за городом.

- Ей-ей не могу, - уверяет Павел. – Они не любят незнакомцев.

Варфоломей хмурится.

- Послушай, друг мой, я тебя не узнаю. Вчера ты резвился и шалил, а нынче надулся, как индейский петух. Что это значит? Я из дружбы возил тебя в самые закрытые общества, жертвовал для тебя всем, и временем и средствами. Могу, кажется, и от тебя ожидать того же.

Павел не знает, что возразить, вяло сопротивляется напору Варфоломея:

- Да, но… Тебе там будет скучно!

- Пустое. Коли хочу, стало, не скучно. Едем, или ты не друг, - настаивает Варфоломей.

Павел подходит к Варфоломею вплотную и, глядя в глаза ему, говорит:

- Давай начистоту: в делах сердечных для тебя, я знаю, нет ничего святого. Вера хороша, непорочна, как ангел, но сердце ее просто. Даешь ли мне слово не расставлять ей сетей?

Варфоломей хохочет:

- Так вот в чем дело! Нашел присяжного волокиту! Успокойся, наивные барышни не в моем вкусе. Едем же, или – давай мне левую!

Ударив по рукам, друзья отправляются на Васильевский.

Вдова совсем расхворалась, даже в церковь не ходит. Сидит в кресле, укутанная пледом. На столике перед ней пузырьки с лекарствами, облатки с порошками. Но и неизменные карты тут же: вдова гадает на «что будет».

Вера, только воротясь из церкви, уже хлопочет вокруг матери.

- Расскажи, душенька, что было в церкви? Кого видала? – спрашивает вдова, не отрываясь от карт. – Ах, смотри-ка, опять король пиковый слева от тебя. Что за король такой?

Вера рассеянно смотрит мимо матери.

- Сегодня утром на церковном дворе мне поклонился незнакомый господин, весь в черном. Он посмотрел мне в глаза, и взор его проник мне в душу. Когда я уж прошла мимо, он что-то тихо произнес… Ясно не разобрала, кажется: «Чистейшей прелести чистейший образец».

- Это из Псалтири?.. – Не получив ответа, вдова опять углубляется в гадание. – Странно, очень странно ложатся нынче карты…

- В церкви молитва не шла мне на ум, - продолжает Вера. – Среди прихожан я не заметила того незнакомца, и на обратном пути он мне не встретился…

Обе замолкают, переживая каждая свое.

К дому подъезжает коляска.

Вера и вдова смотрят в окно.

Варфоломей расплачивается с извозчиком и следует за Павлом.

Друзья входят в залу.

- Ах! – Вера прикладывает руку к сердцу.

- Здравствуйте, ma tente, bonjour, cousine, - приветствует родственниц Павел. – А я к вам гостя привез: позвольте рекомендовать, мой добрый друг…

- Варфоломей, - кланяется спутник.

- Мы вам рады, - говорит вдова. – Садитесь подле меня.

- С превеликим удовольствием!

Варфоломей садится рядом со вдовой, а Павел поодаль с Верой.

Вера словно не в себе, она время от времени отвлекается от разговора с Павлом и смотрит на Варфоломея. Всякий раз их взгляды встречаются, и Вера быстро отводит глаза.

- Служите вместе с Павлушей? – спрашивает вдова гостя.

- Нет, но у нас общие дела есть. А вы карты неверно разложили, - указывает Варфоломей на гадание. – Этак они у вас прошлое изъясняют.

- Разве?

- А вот изволь взглянуть: сей благородный король – ваш супруг покойный, надо полагать, - Варфоломей перекладывает карты. – При нем деньги немалые; что за деньги – не знаю, но вели они его – ай-яй-яй! – прямехолько в казенный дом. Однако смерть все списала со счетов.

- Господи помилуй! – задыхаясь, произносит вдова.

Варфоломей услужливо подносит ей стакан воды.

Немного придя в себя, вдова продолжает:

- Об этом, кажись, только я да исповедник знали.

Варфоломей, ловко раскладывая карты, но не открывая их, замечает:

- Карты беспристрастны, оттого всю правду говорят! – Он открывает даму. – А вот и вы, благородная дама…

Он открывает карты одну за другой. Лицо его принимает озабоченное выражение.

Вдова торопливо смешивает расклад и говорит:

- Ну, о себе-то я из без карт знаю.

- Воля ваша, - сочувственно вздыхает гость, - а только вам о здоровье позаботиться следует.

- Ой, неужто?..

- Позвольте вашу руку. – Щупая пульс, Варфоломей с важным видом поднимает глаза к потолку, задумчиво говорит: – Я, пожалуй, к вам профессора из Петербурга привезу. Впрочем, я и сам практикую, у меня многие лечатся из придворных и надворных.

- Мне ведь и заплатить-то нечем, - сокрушается вдова.

Варфоломей держит старушку за руку, смотрит ей в глаза, внушает:

- Пустяки, я ведь только из уважения к вам стараюсь. – Он отодвигает лекарства подальше, на край стола. – От лекарств этих один вред. Мой метод и прост, и дешев и вернее избавляет от страданий.

Он отпускает руку вдовы и щелкает пальцами.

Старушка словно просыпается и изменившимся голосом оживленно говорит:

- Ах, мой батюшка, как я довольна!.. Вы, кстати, женаты ли?

- Нет пока.

- Что ж так, сударь мой? Пора, пора!

- Я и сам думаю: пора, - улыбается Варфоломей.

Вдова живо поворачивается к молодым.

- Вера! Не развлекаешь нашего гостя, а он со мною заскучал. – Она обращается к Врфоломею: - Ступайте, познакомьтесь короче с моей дочерью. Ей на пользу новые люди, новые впечатления.

Варфоломей поднимается.

- Павлуша! – зовет вдова. – Поди сюда, мой милый.

С Верой гость держится иначе.

- Мы, кажется, видались? – волнуясь, спрашивает Вера.

- Может быть, - загадочно отвечает Варфоломей.

- Сегодня возле церкви… это были вы?

- Возможно.

В продолжении неловкой паузы Варфоломей берет в руки альбом Веры, перелистывает его, едва заметно улыбаясь.

- Ваш альбом? Какая прелесть. Жаль, что неполон.

- Что вы хотите, здесь мало кто бывает, - объясняет Вера. – Напишите что-нибудь на память.

- Если сумею…

Вера приносит перо и чернила.

Варфоломей, не останавливаясь, бегло пишет. Затем хочет закрыть альбом.

Любопытство Веры возбуждено.

- Дайте же прочесть!

- Нет, потом, когда я уйду, - сопротивляется Варфоломей.

- Ну пожалуйста! – просит Вера.

- Хорошо. Лучше я сам прочту, - соглашается Варфоломей и с чувством декламирует:

- Печальны были наши встречи: Его улыбка, чудный взгляд, Его язвительные речи Вливали в душу хладный яд. Не верил он любви, свободе; На жизнь насмешливо глядел – И ничего во всей природе Благословить он не хотел.

Вера смущена и заинтригована еще более.

- О ком это? – спрашивает она.

- Обо мне! – произносит Варфоломей в позе и с интонациями романтического героя. Избегая дальнейших объяснений, он зовет: - Павел! Нам пора. Прощайте.

- До свидания, - произносит Вера, и это звучит как «до скорого».

- Приезжайте вместе и другой раз, - говорит вдова.

Павел и Варфоломей раскланиваются и уходят.

- Какой достойный друг у Павлуши: любезный, образованный, щедрый, - замечает вдова со значением. – Тебе он понравился?

- Он… немного пугает меня, - признается Вера.

- С чего бы это, душа моя?

- Так, не могу объяснить…

- Глупости! Если Павел с ним дружен, так и нечего бояться, - решает мать.

Вера раскрывает альбом, но… Стихов, записанных гостем, там нет.

- Ах! Все исчезло…

- Что еще исчезло? – недоумевает мать. – Ты с детства у меня растеряха.

Вера не отвечает. Она отходит к окну и смотрит вслед гостям.

Звучит ее голос:

- «Печальны были наши встречи: Его улыбка, чудный взгляд, Его язвительные речи Вливали в душу хладный яд…»

Варфоломей оборачивается, улыбается Вере.

Друзья останавливают извозчика, садятся в коляску и уезжают.

Павел в мундире чиновника корпит над бумагами в своей коллегии. Другие чиновники уже собираются домой, а Павел все не поднимает головы. Входит Варфоломей и кладет ему руку на плечо.

Друзья едут на Васильевский остров.

Вера в сопровождении двоих приятелей гуляет по взморью.

Звучит голос Варфоломея:

- Вера привыкла соглашаться с мнением матери и понемногу забыла неприятное впечатление, сперва произведенное незнакомцем.

Павел собирает чахлые северные цветы и преподносит букетик Вере. Вера смеется и целует Павла в щеку.

Варфоломей смотрит на них со стороны. Его поза и взгляд напоминают Поэта на балу: так он стоял и смотрел на поклонников своей красавицы.

Звучит голос Варфоломея:

- Но Павел оставался для нее предметом предпочтения. И было за что: частые свидания с юной родственницей в продолжении лета возымели на него благотворное действие. Он начал прилежнее заниматься службой, стал меньше повесничать, ему уже казалось, что он может быть счастлив такою супругою, как Вера.

Павел и Вера возвращаются к дому, Варфоломей угрюмо плетется следом.

Павел возвращается со службы домой рано и в оживленном настроении, напевая куплеты Мефистофеля из “Фауста”:

- Сатана там правит бал, Сатана там правит бал!

Он быстро меняет мундир на сюртук для визитов, смотрится в зеркало. Подумав, вставляет в петлицу белый цветок.

- Браво! Ты неотразим, - раздается голос Варфоломея.

Павел оборачивается – в углу сидит его друг, почему-то прежде незамеченный.

- Извини, я без приглашения. Тебя не было, но хозяйка впустила меня.

- Я не в претензии, - произносит озадаченный Павел.

- Ты куда-то собрался?

- Да, я сейчас еду на Васильевский. Один. Надеюсь, ты меня поймешь: сугубо семейное дело.

- А-а, понимаю! – Варфоломей улыбается. – И одобряю. Ты знаешь, друг мой, я не люблю лести, но не я один, многие говорят, что в последние месяцы ты созрел больше, чем иные в несколько лет, но…

- Странно, ты стараешься быть со мной любезнее прежнего, - перебивает его Павел. – Думаю, это значит…

- Интересно, что же это значит?

- А вот что: в тебе говорит оскорбленное самолюбие, оттого что Вера любит меня. Я не дурак, меня не проведешь!

Варфоломей заразительно хохочет.

- Ну-у, удружил! – выговаривает он, утирая глаза. – Вот, значит, как ты обо мне думаешь? Может быть, я невольно дал тебе повод к подозрению, но только тем, что мне досадно ходить за вами хвостом, на манер классной дамы. Говорил тебе и повторю: Вера прелестное созданье, но не в моем вкусе. А вот ты, твоя будущность меня, как друга, не может оставить равнодушным.

Лицо Павла уже выражает раскаяние.

- Я, верно, сказал лишнего… - бормочет он.

- Тебе недостает навыка жить в свете, обзаводиться связями, - продолжает Варфоломей.

- С этим, брат, покончено! –отмахивается Павел.

- О молодость! – восклицает наставник. – Ты воображаешь, что обвенчался, и окончен бал; ан все только начинается. Поживешь с женою год-другой, вспомнишь об людях, но тогда уже потруднее будет войти в общество.

- О каких людях, о каком обществе ты говоришь?! Титулованные ничтожества, et rien du tout! Ничего более! – возражает Павел.

- Не суди людей слишком строго, - поучает Варфоломей. – И потом связи необходимы, особливо человеку семейному. У нас без покровителей ничего не добудешь.

- Уж мы с тобой бывали в свете. И что с того?

- То был полусвет. А на тот свет, - друг загадочно улыбается, - ты еще и не заглядывал.

- Что же это такое?

- Скоро узнаешь, если пожелаешь. – Варфоломей достает изящный конверт с приглашением. – Сегодня вечер у графини Лилит, ты имеешь случай познакомиться с настоящим обществом. Я был у ней давеча, мы говорили о тебе, и она хочет тебя видеть.

- Меня? Но… - Павел смущен и польщен одновременно. – Я никогда не слыхал о графине Лилит.

- О, это изумительная женщина! – рассказывает Варфоломей. – Многие мечтают попасть к ней в дом, да не всякого пускают. Возможно, кое что тебе покажется странным: графиня жила по большей части заграницей, была замужем за иностранцем, соблюдает обычаи чужеземные и принимает к себе общество небольшое, но самое знатное в столице.

Сопротивление Павла сломлено. Он распечатывает приглашение.

- Я готов хоть сейчас!

- Так рано в приличном обществе не принимают. Будь дома, я за тобой заеду позже.

С этими словами Варфоломей уходит, а Павел разглядывает приглашение, и взгляд его принимает мечтательное выражение.

Экипаж едет по вечернему Петербургу. Варфоломей и Павел во фраках направляются на вечер к графине Лилит.

По требованию Варфоломея возница сворачивает с освещенного проспекта в боковую улицу, и путники оказываются в кромешной тьме.

- Куда мы едем? – беспокоится юноша.

- Не волнуйся, я знаю дорогу, - говорит Варфоломей.

Внезапно из темноты вырастает дом графини в готическом стиле. С карнизов глядят уродливые химеры. В освещенных окнах мечутся причудливые тени.

Варфоломей и оробевший Павел входят в парадную дверь, их встречает лакей в странном одеянии. Когда он кланяется, с головы его слетает шляпа, и он ее торопливо подхватывает и продолжает придерживать рукой.

Лакей ведет друзей через анфиладу комнат. Каждую следующую дверь распахивает новый лакей, одетый чуднее прежнего. Путь во внутренние покои бесконечен. Павлу кажется, что начинают повторяться и сами залы, и встречающие гостей лакеи, словно он плутает в хитроумном лабиринте…

Варфоломей, как ни в чем не бывало, наставляет приятеля:

- Не робей, брат. Высшее общество подобно манежной лошади: с виду горда и неприступна, но стоит ее оседлать да натянуть повод, она тотчас делается смирной…

А тем временем в парадном зале уже собираются завсегдатаи кружка графини Лилит. Странности их нарядов можно объяснить только желанием скрыть некие телесные недостатки. Кроме того, бросается в глаза любовь гостей к блестящим украшениям: дамы так и сияют от облия драгоценностей; мужчины обшиты пуговицами и галунами, усеяны орденскими звездами.

Здороваясь за руку, они пожимают друг другу левую.

- А ты что правую тянешь? Совсем рехнулся? – возмущается самый звездоносный господин.

- Да ведь я правша, - виновато оправдывается гость-коротышка.

Гости поднимают коротышку на смех:

- Ха-ха-ха!

- Только посмотрите на него!

- Правша!

- Ну и урод!

В дверях появляются Варфоломей и Павел. Все замолкают.

- Господа! Позвольте рекомендовать вам моего нового друга – Павел…

Гости по очереди подходят к Павлу. Юноша раскланивается, произнося приветствия:

- Душевно рад… Рад знакомству…

Оставшись вдвоем с Варфоломеем, Павел замечает:

- Какие странные у них одежды: высокие шляпы, парики – все это давно вышло из моды. А у того – широкие панталоны, как турецкие шальвары.

Варфоломей снисходительно объясняет:

- В высшем свете модным почитают лишь то, что одевают сами. Какое им дело до щеголей с Невского проспекта!.. Впрочем, ты и на этих не обращай особого внимания, посмотри-ка лучше на хозяйку!

В зале появляется графиня. Ее красота поражает Павла. С этого момента все причуды ее гостей проходят мимо его внимания.

Лилит направляется прямо к Павлу. Варфоломей представляет его:

- А вот и Павел, о котором я вам рассказывал, - он подталкивает приятеля, выводя его из столбняка, и шепчет: - Смелее, приятель!

- Ваш покорный слуга, - кланяется молодой человек.

- И я вам рада, monsier Paul. Ваш друг так лестно о вас отзывался, что я, признаюсь, ждала нашей встречи с нетерпением.

- Я… я… - Павел не может собраться с мыслями.

- Не мямли, действуй! – снова толкает его Варфоломей.

- Я слышал о ваших совершенствах, но все рассказы меркнут при встрече с вами, - прорезывается голос юноши. – О, как бы я хотел познакомиться с вами поближе.

Графиня милостиво улыбается и берет его под руку.

- Если угодно, я покажу вам мои кратины. В моей коллекции есть и другие редкости.

- За вами хоть в ад! – заявляет Павел.

- Ого! – отмечает Варфоломей.

- Ну так уж сразу и в ад! – смеется графиня, уводя Павла. Обернувшись к гостям, она роняет: - Развлекайтесь, господа, мы скоро вернемся.

Как только двери за ними затворяются, дамы крадутся к дверям, толкаются у замочной скважины, хихикают.

- Ой, будет амурная сцена.

- Не сейчас, не сразу.

- Дай посмотреть.

- Не толкайся!

- Ай, помнешь кринолин!

Мужчины в соседней комнате собираются вокруг карточного стола.

- Я банкую! – заявляет звездоносный гость, извлекая запечатанную колоду.

- Нет, я! Нет, я! – раздаются голоса, и каждый достает свои карты.

Между игроками разгорается жаркий спор.

- Я ваши карты знаю, они крапленые!

- Твои меченые!

- Заверни-ка рукав, что у тебя там?

- Что же мне, по-честному играть прикажешь?! – возмущается несостоявшийся банкомет.

- Вот именно! – раздается голос Варфоломея.

Все оборачиваются к вошедшему и притихают.

- По-честному, господа, по-честному, - продолжает Варфоломей спокойно, но твердо. – У нас сегодня гость, я на него имею виды и желаю, чтобы все мы произвели на него благоприятное впечатление.

Игроки разочарованы.

- Пусть он и банкует! – указывает гость-коротышка на Варфоломея.

- Да, пусть мечет по-честному.

Варфоломей встает во главе стола. Он протягивает руку. Неслышно появляется лакей с подносом, на подносе карты и мел. Варфоломей снимает обертку и тасует колоду.

- Коли вы меня избрали, прошу строго следовать правилам.

…Графиня и Павел в картинной галерее. На стенах развешаны картины, на особых постаментах статуи, в стеклянных шкафах статуэтки. Все они изображают всевозможные виды порока.

- Все это досталось мне от первого мужа, - рассказывает графиня. - Он был большой оригинал, вы не находите? Сначала эти творения смущали меня, а сейчас я нахожу их естественными и… поучительными.

- Первый муж, вы сказали. А есть второй? – спрашивает Павел.

- Покамест я свободна, - отвечает графиня. – А вы свободны, monsier Paul?

Поколебавшись лишь мгновение, Павел говорит:

- Был. До сегодняшнего вечера. Отныне я предан…

Графиня закрывает ему рот веером.

- Не спешите, друг мой, не спешите.

Она берет его за руку и ведет дальше…

- Делайте ставки, господа! – объявляет Варфоломей.

- По одной душонке для начала, - объявляет сановный гость, бросая на стол какую-то исписанную бумагу.

За ним и другие игроки кладут расписки на стол.

Варфоломей выхватывает одну из них.

- Позвольте я проверю.

- Он нам не верит! – обиженным тоном произносит звездоносный.

- Кто ж тебе поверит, - потихоньку подтверждает правша.

Варфоломей читает, произнося вполголоса:

- «Я… в здравом уме и добровольно… предаю свою душу на веки вечные…» Все верно.

Гость, владелец расписки, вздыхает с облегчением.

Варфоломей выбирает наугад еще несколько расписок, пробегает их глазами, откладывает. Но вот одна из бумаг привлекает его внимание.

- Чья расписка? – вопрошает Варфоломей.

- Ну моя, а в чем дело? – спесиво отзывается несостоявшийся банкомет.

- В том, что я и прежде ловил вас за руку.

- Почему это ко мне такое недоверие?! – возущается гость, впрочем, весьма наигранно.

Варфоломей даже нюхает бумагу, чуть не лижет.

- Так и есть – чернила! – объявляет он.

- Прошу прощения, я ошибся, - заискивающим тоном объясняет звездоносный. – Это была копия, а вот оригинал.

Расписка заменена, и Варфоломей замечает:

- Так-то лучше. Шельмовать со мною не советую. Играем, господа.

Варфоломей мечет карты. Начинается игра. Игроков охватывает страстное волнение: участившееся дыхание, нервная дрожь, горящие глаза. Их движения напоминают некое экзальтированное мистериальное действо. Реплики игроков слагаются в подобие заклинания.

- Что козырь? - Черви. - Мне ходить. - Я бью. - Нельзя ли погодить? - Молчи! Ты глуп и молоденек. - Уж не тебе меня ловить.

Только Варфоломей сохраняет видимость спокойствия:

- Ведь мы играем не из денег, А только б вечность проводить!

…Павел и графиня возвращаются к гостям и останавливаются напротив комнаты, где идет игра. Игроки слишком увлечены, а вот дамы с удовольствием подсматривают и подслушивают. Однако Павел не замечает никого и ничего.

- Интересно, какая из моих картин вам понравилась более всего? – спрашивает хозяйка.

- Пожалуй, «Похищение Европы», - отвечает Павел.

- Любопытно, почему?

- Она доказывает власть красоты хоть из кого сделать скотину, - объясняет юноша. И пылко продолжает: - Я очарован! Еще за одну минуту наедине с вами я готов отдать все на этом свете.

- Ох уж эти мужские клятвы! - усмехается графиня. –Вы клянетесь всем на свете, потому что знаете: вашу верность клятвам нельзя испытать на деле. А если бы я нашла способ вас проверить?

- Испытайте! – восклицает Павел. – Испытайте, и убедитесь…

В это время голоса за карточным столом возвышаются до крика.

- Условились играть по-честному! – возмущается гость-коротышка.

Варфоломей увещевает:

- Успокойтесь, мы не одни…

- Как же, успокойтесь! – продолжает бушевать правша. – Я проиграл несколько сот мертвых душ!

Павел настораживается.

- Что-что? Мертвых душ? – Он оборачивается к графине, но той уже нет рядом с ним.

- Думаете, они мне даром дались?! – вопит проигравший.

- Замолчишь ты наконец?! – шипит Варфоломей.

Он торопливо сгребает расписки со стола и прячет их за пазухой. Увидев в дверном проеме остолбеневшего Павла, он подходит к нему.

- Я, право, не знаю, что и думать… - говорит Павел.

- Забыл тебя преуведомить, - спокойно объясняет Варфоломей. – Здесь играют не на деньги.

- На что же?

- На души. Этот капитал вернее золота.

- Но… Он сказал: мертвые души.

Варфоломей пытает увести Павла от двери. Но тот, напротив, стремится подойти к столу.

- Тебе показалось, - внушает Варфоломей юноше, как маленькому, - твое воображение слишком разыгралось. Шутка ли: насмотрелся сомнительных картин из собрания графини. И само общение с Лилит действует возбуждающе…

Павел уже у стола, и Варфоломею ничего другого не остается, как предложить:

- Не желаешь ли метнуть карточку-другую? Если у тебя есть души, разумеется.

- Нет, не имею, - с сожалением отвечает Павел.

- Ну, одна-то есть – своя собственная, - тихонько произносит кто-то из гостей.

По комнате проносится нечто вроде хрюканья.

Павел оглядывется: на лицах игроков ухмылки.

- Господа, господа! – громко призывает графиня. – Когда вы наконец обратите внимание на дам? Сейчас будут танцы.

Все, словно спохватившись, переходят в залу.

Графиня хлопает в ладоши, и тотчас звучит музыка. Гости ангажируют дам, пары танцуют.

Варфоломей подходит к графине.

- Подарите мне этот танец, - учтиво просит он.

- Pardon, я обещалась нашему новому другу, - она протягивает руку Павлу. – Не так ли, Paul?

Павел благодарит поклоном, обнимает графиню, и они начинают танцевать.

- А где же оркестр? Я не вижу музыкантов, - удивляется Павел.

- Э-э… - Графиня в замешательстве. – Это мой маленький секрет.

Рядом оказывается Варфоломей, танцующий с другой партнершей, объясняет:

- Чудеса механики. Ты, должно быть, видел механическое пианино? Так вот, теперь за границей все инструменты самоиграющие научились делать.

- Вот что! – удивляется Павел.

Теперь он полностью охвачен танцем, волнующей близостью с графиней.

Темп музыки убыстряется, меняется сам характер танца. Движения танцоров становится причудливыми. Павел сначала противится этим переменам, но вскоре подчиняется общему движению, танцует в исступлении. И вот уже гости кружатся вокруг него, несутся с неистовым хохотом.

Графиня и Варфоломей стоят в стороне, наблюдая эту сцену.

- Finita, он мой, - замечает хозяйка.

- Он наш, - поправляет Варфоломей. – А она – моя.

Графиня смотрит на него с недоумением.

- На свеженькое потянуло? Тебе изменяет вкус.

- Не твое дело, - огрызается Варфоломей.

- Ого! Уж не влюбился ли ты? – оскаливает зубки хозяйка.

- Вот еще, скажешь! – отвечает Варфоломей, впрочем, не вполне уверенно.

В это время Павел начинает приходить в себя, мечется в бесовской кроговерти, озирается по сторонам, не понимая: это страшный сон – или страшная явь?

Графиня смеется, наблюдая за ним, как за пойманной зверушкой.

- Как он жалок! Еще воображает, что в состоянии кого-то обольстить, очаровать!

- И вправду забавен! – смеется Варфоломей.

Павел замечает, что над ним насмехаются, .

- Как?.. Из меня тут делают болвана?!

Он прорывает сквозь круг танцующих и направляется к Варфоломею.

- Ты мне ответишь! – срывающимся голосом произносит Павел. – Я пришлю своих секундантов… Я…

- Остынь, друг мой… - начинает Варфоломей.

- Я вам не друг! – обрывает его Павел. И, повернувшись к графине, мелодраматично говорит: - Прощайте, сударыня, прощайте навек!

И бросается вон из зала.

Напрасно графиня пытается остановить его:

- Куда вы, Paul, остановитесь! Это недоразумение, уверяю вас…

- Верните его! Уговорите! – приказывает Варфоломей. – Дьявол! Так оконфузиться…

Гости пускаются вдогонку, но скорее забавляются происшествием, хохочут и улюлюкают.

Варфоломей ловит за ухо пробегающего мимо коротышку и кричит в самое ухо:

- Это все ты со своими мертвыми душами!

Он отпускает провинившегося, и тот убегает, скуля и держась за ухо.

А графиня уже села на диван напротив Варфоломея и, дразня его, скалит зубки, показывает язычок, обнажает роскошную грудь с чудовищными сосками.

Варфоломей начинает раздеваться, рассуждая:

- А какова, между прочим, тема: «Мертвые души»! Какой потаенный смысл в ней заключен! Будь я Пушкин, непременно написал бы роман, нет, поэму. Или, за недостатком времени, подарил бы этот сюжет кому-нибудь из молодых. Да хоть Гоголю, например.

Графиня подбирает юбку – выше, выше, выше – открывая козьи ноги, бесстыдно расставленные врозь.

Варфоломей набрасывается на Лилит.

Павел снимает со стены дуэльный пистолет. Его лицо выражает мрачную решимость. Он говорит на разные голоса, разыгрывая сцену дуэли.

- Господа, в последний раз предлагаю вам покончить миром.

- Нет, ни за что! Он кровью смоет оскорбление! Ага, теперь тебе не до смеха, негодяй!

- Барьер в десяти шагах. Сходитесь, господа. Раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь…

Павел с пистолетом в вытянутой руке шагает к двери.

Неожиданно прямо перед ним появляется Варфоломей и продолжает отсчет:

- …восемь, девять, десять.

Пистолет упирается в его грудь. Он трогает дуло и сообщает:

- Пахнет маслом, не порохом. Похоже, пистолетом никогда не пользовались. Что ж, по первому разу это даже любопытно. Давай, стреляй. Ну? Это так просто: нажми на курок – и все.

Павел отводит пистолет.

- Нет, нет, так я не могу.

- А, тебе нужны все эти пустые церемонии: вызов, секунданты, «к барьеру, господа!» – и прочая мрачная романтика поединка. Конечно, смерть без прикрас куда как прозаична.

- Я не убийца. Ты должен стреляться со мной! – говорит Павел.

- Я никому ничего не должен, - жестко говорит Варфоломей. – И заранее говорю: я выстрелю на воздух, так что можешь убить меня теперь, наверняка, если это доставит тебе удовольствие.

- Есть у тебя честь или нет? – восклицает юноша.

- Нет, - спокойно отвечает Варфоломей.

- Нет? И ты так просто об этом говоришь?

- И не только чести, но и многого другого. Э, да что с тобой толковать!

- Но ведь дорожишь ты чем-нибудь?

- Ничем.

- Даже самой жизнью?

- Тем более жизнью.

- Не верю!

- Напрасно. Дай мне пистолет.

- Нет, ни за что!

- Дай, увидишь.

Варфоломей пытается отнять у Павла пистолет, Павел не выпускает оружие из рук. Ствол направлен в грудь Варфоломея.

- Перестань, что ты… Не смей!.. Я беру свои слова обратно. Хочешь, я извинюсь перед тобой? Только, ради Бога…

Звучит нечаянный выстрел. Варфоломей стонет и хватается за грудь. Под его ладонью быстро расплывается темное пятно.

Павел пятится и роняет пистолет.

- А-а!.. Я убил его?

Варфоломей рассматривает свою грудь.

- Грязная шутка – смерть! – произносит он и падает.

Павел бормочет в отчаяньи:

- Я не хотел… Это случайно… Боже, что делать? За доктором!.. – Он порывается бежать.

Варфоломей останавливает его слабым голосом:

- Не надо. Поздно… Послушай меня.

Павел опускается на колени рядом. Варфоломей с трудом говорит:

- Перед тем, как уйти… уйти навсегда… Прочти это, - он достает записку и протягивает Павлу. – И ты поймешь, что ни я, ни она ни в чем не виноваты.

Павел разворачивает записку.

- Ее рука! – мельком замечает он.

Он переводит взгляд то на уже хрипящего Варфоломея, то на записку. Любопытство слишком велико, и он читает. Послание тотчас захватывает его, заставляя забыть об умирающем друге.

Звучит голос графини:

- Милый друг! Мой невольный смех вовсе не по вашему адресу ввел вас в заблуждение; или это злые люди хотели нас разлучить. Если в вас осталась хоть капля любви и сострадания, придите сегодня в полночь. Вечно твоя Л.

- Твоя, вечно твоя! – повторяет с восторгом Павел, поднимаясь на ноги и отворачиваясь к окну.

В его воображении уже проносятся картины интимного свидания…

Варфоломей тихо поднимается и выходит. На лестнице он приводит в порядок платье – от выстрела и раны нет и следа.

- Пора! Мне надо успеть на два свидания: мое и твое, – произносит он и быстро спускается вниз.

В комнате Павел все не может отвести глаз от изящного почерка графини.

- Моя! – шепчет он. – Пусть же растолкует на деле, что это значит: я – твоя. Иначе… Репутация графини в моих руках.

Павел делает шаг и случайно задевает лежащий на полу пистолет.

- А как быть с… этим? – Он морщится, трет виски. – Вложить пистолет ему в руку, чтобы выглядело как будто он свел счеты с жизнью…

Павел оборачивается туда, где было распростерто тело Варфоломея, но не находит его.

- И никаких следов, словно и не было того нелепого выстрела! – бормочет он, как в горячке.

Павел поднимает пистолет, осматривает дуло, нюхает его – и недоумевает:

- Готов поручиться, что из него никогда не стреляли!

Он бросает пистолет и снова берет в руки записку. Но теперь это чистый лист бумаги. Павел замирает. Потом наспех одевается и выбегает из дому.

Павел на извозчике мчится по Петербургу, рукой указывая извозчику путь. Навстречу ему проезжает экипаж Варфоломея, но Павел не замечает его. Варфоломей оскаливается в злой ухмылке и проезжает.

Уже смеркается, а Павел все еще не находит дома графини Лилит. Он бранит извозчика, а тот оправдывается. Павел расплачивается с возницей и продолжает поиски пешком. Он сворачивает с проспекта во все проулки и арки, плутает во дворах-колодцах, вновь выходит на проспект.

Становится совсем темно. Фонарщики зажигают редкие фонари.

Вдруг Павел замечает странно одетого господина, похожего на диковинных гостей графини. Господин сворачивает за угол дома. Павел следует за ним.

Повернув за угол, юноша оказывается в кромешной темноте. Он движется вперед почти наощупь.

Дом появляется перед ним неожиданно, вырастая, как гриб из-под земли.

Павел толкает входную дверь – она отворяется. Никто не встречает гостя. Павел поднимается по лестнице, идет через анфиладу комнат – никого. Но ему слышатся торопливые шаги при его появлении – словно подкованные каблучки цокают по наборному паркету… В каждой комнате жарко пылают камины. Повсюду ему встречаются следы недавних досугов: початые бутылки и недопитые бокалы, разбросанная одежда. После долгих блужданий Павел попадает в залу, но она пуста, только дверь в покои графини хлопает, будто кто-то сейчас вышел. В комнате, где шла игра, юноша замечает на столе брошенные наспех карты и недописанный мелом счет на сукне. Павел проходит через картинную галерею прямо в будуар.

Тотчас ему навстречу выходит хозяйка. Заметно, что она одевалась и причесывалась второпях. За прозрачным пологом алькова видна разворошенная постель.

- Вы приехали до срока и застали меня в хлопотах, - оправдывается она. - Я только сейчас отослала слуг. В этих покоях вы ведь не бывали?

- Не имел удовольствия, - холодно произносит юноша.

- А то бы вы оценили новое убранство. Кажется, здесь не хватает узора. Как на ваш вкус?

- Я добавил бы сердец, пронзенных стрелами и истекающих кровью, - Павел приближается к Лилит.

- Какая жестокая фантазия! – графиня отступает.

- Хотя бы одно, в память о моем бедном сердце.

- И моем также, - жарко шепчет красавица, но по-прежнему отстраняется.

- И моей пропащей душе! – Павел хватает ее руку и покрывает поцелуями.

Лилит вырывается и отходит в сторону.

Павел смотрит букой.

- Вы ко мне писали. Я пришел.

- Прошу садится, - приглашает графиня. – Полагаю, недоразумение, возникшее между нами, забыто?

- Хотел бы верить, - Павел придвигается к хозяйке.

Графиня то подпускает юношу близко, то отдаляется от него.

- А… А какая нынче погода? Я не выезжала.

- Погода самая обыкновенная. Но знали б вы, что за буря в душе моей!..

- Вы так настойчивы! Подождите, я проверю, все ли ушли.

- Ваше послание никак не вяжется с вашей холодностью.

Графиня с тревогой смотрит на циферблат каминных часов. В камине гудит пламя. Заметно, что сама графиня распаляется любовной игрой.

- Вы не можете понять женского сердца, - капризно говорит она, тяжело дыша.

Павел видит, как вздымается ее грудь под корсажем, и начинает задыхаться.

- Так изъясните мне.

- Это… неизъяснимо! – графиня жадно впивается в губы юноши.

Объятия, поцелуи, ласки, любовный шепот.

- О, любовь моя!

- О, возлюбленный мой!

Павел становится смелее.

- Умоляю… Я требую!

Графиня с трудом отстраняется.

- Нет, нет, нет! – Она вскакивает, кружит по комнате. У камина, в удалении от Павла, смотрит на часы и зло шепчет: - Велел зазвать, а сам… Не роман же крутить с этим мальчишкой!

- Но почему?! – тоном обиженного дитяти почти хнычет Павел.

- Мы еще так мало знакомы.

- Уже целую вечность!

- Нет, сперва я должна увериться в ваших чувствах.

- Вы мне не верите?! Каких еще доказательств вам надо?!

Графиня на мгновение задумывается, затем говорит:

- Я устала от пошлых интрижек. Любовные приключения в прошлом. Готов ли ты мне предаться навечно, душою и телом?

- Да, да, да! Как мне убедить тебя в этом? Не расписку же написать!

Графиня подхватывает:

- Именно так: напиши свою клятву!

- Изволь. Что писать?

- То, что говорил мне: предаюсь душою и телом, отныне и навеки.

Графиня окунает перо в чернила и протягивает его Павлу.

Павел по-чиновничьи старательно выводит буквы, произнося слово за словом:

- «…душою и телом, отныне и навеки…»

- И знаешь… Пусть это будет как священная клятва: подпишись кровью! – В руках Лилит появляется изящный стилет.

- Кровью? – вид оружия как будто отрезвляет юношу.

- А что? Такой пустяк тебя смущает.

Павел колеблется.

- Однако ж это странно: расписка, подпись кровью…

Лилит надувает губки.

- Вот все вы таковы: мечтаете о неземном счастьи, а не хотите исполнить малейшей прихоти любимой женщины.

- Сначала выполни мою! – с этими словами Павел набрасывается на графиню.

На это раз завязывается нешуточная борьба.

За портьерами происходит движение, слышны смешки и сопенье.

Лилит кусает Павла, тот вскрикивает и отскакивает. Графиня скрывается за ширмой, приводит себя в порядок. Ее лицо искажает гримаса злобы. Она наблюдает за Павлом в щелку и цедит сквозь зубы:

- Ведь не подпишет, подлец!..

А Павел, встревоженный посторонним шумом, осматривает портьеру, которая все еще колышется.

- Мне послышались какие-то голоса, - обращается он к графине.

Та проворно выходит из-за ширмы, оправляя платья и прическу.

- Верно почудилось, мой друг. Неудивительно, вы так возбуждены…

- Нет, я должен проверить, - Павел хватает кочергу и решительно направляется к портьере.

Но в это время громкий стук в дверь отвлекает его.

- Слава Сатане, это бес, - шепчет Лилит.

Павел досадливо произносит:

- Кто бы там ни был, отошлите его к черту, или я убью его!

- Я отпустила слуг, отвори сам, - говорит графиня.

Павел направляется к двери, бросая на ходу:

- Сейчас я вернусь и все здесь переверну. Если меня кто-то дурачит, берегитесь!

Он уходит. Слышен скрип дверей, хлопанье створок, шум ветра. Колеблется пламя свечей, огонь в камине гудит с новой силой.

Графиня отдергивает портьеру, оттуда с хохотом и визгом вылетает целый рой чертей и чертовок. Лилит осыпает их тумаками и пинками. Нечисть носится по комнате и скрывается в шкафах, за ширмой, под кроватью.

Бесшумно появляется Варфоломей.

- Наконец-то! Где тебя черти носят? – набрасывается на него графиня.

- Об этом после. Как у тебя?

Графиня протягивает ему не подписанную расписку.

- Никак. Он что-то подозревает.

- Неужели я недооценил этого болвана? – И вдруг беззаботно машет рукой. – А, плевать! Час его близок, все равно будет наш.

Он хватает Лилит, бросает на постель, набрасывается на нее. Графиня в восторге.

- Бедненький, проголодался?

- Чертовски!

- А что ж твоя Васильевская отшельница? Постится? – язвит дама.

- Ее не тронь, она – другое… - Варфоломей сладострастно стонет.

Из всех щелей высовываются черти и чертовки, гогочут, похрюкивают.

Из залы слышны шаги возвращающегося Павла, звучит его голос:

- Что за шутки, там никого нет!..

Он входит и застывает посередине будуара.

- Варфоломей!..

- Он самый, - отвечает тот. – А вот что ты здесь делаешь? Разве не видишь, ты нам мешаешь.

- Не гони его, - улыбается Лилит. – Пусть посмотрит, такое не каждый день увидишь.

Испуг и гнев сменяются на лице Павла, губы дрожат, он не сразу находит слова.

- Мерзкие твари!..

Варфоломей, завернувшись в простыню, подходит к юноше. Павел с кулаками набрасывается на него, но Варфоломей толкает его в грудь.

- Потише, молодой человек, ты не со своим братом связался!

Павел отлетает к дверям, вскакивает, хочет бежать. Но отовсюду выскакивают черти и чертовки, они скачут вокруг юноши, корчат жуткие рожи, не дают ему выйти из круга.

- Пустите! Прочь, нечистая сила! Прочь! – кричит Павел, пытаясь вырваться наружу.

- Куда это мы так заторопились? – издевается Варфоломей. – Ах, да, конечно: в домик на Васильевском острове. Ты опоздал, дружок. Вера помолвлена со мной.

Графиня хохочет.

Павел хватается за голову.

- Не может быть! Ты околдовал ее!

- Да, пожалуй, она малость не в себе, - соглашается Варфоломей. – Но это можно понять, ведь старуха-то при смерти.

- Как?! Она еще намедни была здорова!

- Медицина движется семимильными шагами. Я избавляю от страданий быстро и безболезненно. Умрет без лекарств, зато со здоровой печенью.

- Убийца, злодей!

- И без покаяния, - добавляет Варфоломей. – Ведь за священником отправился… кто бы вы думали? К счастью, бедняжка успела нас благословить.

Нечисть ликует. Павел, собрав последние силы, вырывается вон из комнаты.

Он бежит через бесконечный лабиринт комнат, слыша за спиной адский гомон и вой.

Наконец он выбивает какую-то дверь… и оказывается в полной темноте.

Воет ветер, метет снег. Из-за туч выглядывает луна.

Павел оглядывается по сторонам. Он на бескрайнем пустыре. Бредет наугад, повторяя:

- На Васильевский, мне надо на Васильевский!..

Подняв глаза к небу, он горячо молится:

- Пресвятая Богородица, будь мне заступницей, помоги! Укажи мне путь!

Вдали зажигаются огни жилья. Павел направляется туда.

- Дойду, теперь я точно дойду, - твердит он.

Приближается топот копыт, скрипят полозья, позванивает колокольчик.

- Эй, Ванька! – кричит Павел. – Сюда!

Он вскакивает в возок.

- Вези меня на Васильевский!

Возница на козлах, не оборачиваясь, трогает вожжи. Его фигура укрыта плащом, на голове капюшон.

- Гони скорее! – торопит Павел. – Да ты разве немой? Давай-давай, пошел!

Сани мчатся, снег скрипит под полозьями. Луна показывается то справа, то слева от возка. Но вокруг по-прежнему лишь снежная равнина.

- Эй, куда ты везешь меня? Слышишь, с тобой говорю! – Павел, потеряв терпение колотит возницу по спине. – А ну, предъяви свой жетон, нумер покажи, бестолочь!

Тут он слышит, что спина возницы отзывается глухим стуком.

Возница оборочивается, на груди медный жетон: № 666. Под капюшоном оскалившийся череп.

Голосом Варфоломея возница произносит:

- Потише, молодой человек, ты не со своим братом связался!

Павел в ужасе выпрыгивает из саней. Возок уносится. Вьюга кружит поземку, и кажется Павлу, что это нечистая сила беснутся вокруг него.

Юноша стоит на коленях в снегу, не решаясь поднять глаза. Губы шепчут:

- Бесконечны, безобразны, В мутной месяца игре Закружились бесы разны Будто листья в ноябре… Мчатся бесы рой за роем В беспредельной вышине, Визгом жалобным и воем Надрывая сердце мне…

Луна уходит за тучи и все погружается во тьму.

Кричит петух. Вьются пух и перья. Гремят медные тазы и кастрюли. Кухарка с криками гоняется за разбушевавшимся петухом.

- Ах, пострел! Да чтоб тебя!..

Поэт в халате, растрепанный со сна, выглядывает из комнаты.

- Что творится, а? Решили птичник здесь завести?

Шаркая ногами, появляется Няня и объясняет:

- Это кухарка принесла петуха с рынка, хотела на обед приготовить. И петушок-то махонький, почти куренок, а такой бойкий! Смекнул, в чем дело, и в руки не дается. Всю кухню перевернул… Эх, жаль молодца!

Поэт хохочет. Садится за письменный стол, приказывает:

- Поди скажи, чтоб оставили петуха. Пусть живет покамест, заслужил.

Няня говорит:

- Правильно рассудил. Петух птица непростая: и глаз радует, и слух тешит, и злые силы отгоняет. Когда петух пропоет, вся нечисть бежит с лица земли.

Поэт озабоченно ищет рукопись.

- Кто рылся в моих бумагах? Нянька, ты хозяйничала?

- Больно надо! Как что – так нянька, - говорит старуха, уходя.

Шум на кухне смолкает.

Поэт находит рукопись, листает, удивленно подняв брови.

Звучит голос Варфоломея:

- На другой день Павел лежал изнеможденный на кровати в своей комнате. Он то впадал в дремоту, то вскакивал с постели как сумасшедший, звал имена женские…

В воображении Поэта появляется больной Павел, мечущийся в жестокой лихорадке, старичок-врач с инструментами для кровопускания.

Звучит голос Павла:

- Вера! Вера! Прости меня!..

Вновь звучит голос Варфоломея:

- Потом опять бросался лицом на подушку. Врач не отходил целый день от одра юноши; к вечеру состояние больного сделалось отчаянно; он метался, плакал, говорил невнятное…

Голос Павла:

- На Васильевский!.. Вера!.. Еще не все потеряно…

Голос Варфоломея:

- Все давало повод думать, что причина болезни крылась в душе, а не в теле. Сей ужасный кризис продолжался за полночь; наконец больной успокоился, но силы душевные и телесные были истощены; он погрузился в глубокий сон…

- Почерк похож, но… Нет, не моя рука! – восклицает Поэт.

Он заглядывает в начало рукописи. Он видит, как Павел и Варфоломей мчатся в экипаже. Он слышит голос искусителя:

- …новый друг, которого Павел знал под именем Варфоломея…

Поэт отрывается от чтения.

- Так вот оно что!

- Ты еще пожалеешь об этом, да поздно будет! – звучит в его памяти голос черного человека.

- Рано ты радуешься, бес, я своих не предаю! – словно спорит с ним Поэт.

- Потише, молодой человек, ты не со своим братом связался!

- А что же ты уготовил моим несчастным героям? – Поэт заглядывает в конец рукописи.

Вдова благословляет Веру и Варфоломея. Звучит ее слабый голос.

Не стыдись, Вера, поцелуйся с женихом своим; я боюсь ослепнуть и тогда уже не удастся мне видеть ваше счастье.

Вера стоит на коленях, молитвенно сложив руки.

Звучит дрожащий голос Веры:

- Варфоломей! Царем небесным заклинаю вас, не оставьте матушку умереть без покаяния: Бог знает, проживет ли она до завтра.

Варфоломей стоит перед ней бесстрастно.

Звучит голос Варфоломея:

- Дивичье малодушие, ты не доверяешь моему знанию?

Голос Веры:

- Поспешите ради меня, ради Бога!

Варфоломей уходит.

Голос Варфоломея:

- Еще не явится первая звезда, как я буду назад, и тогда все решится!

Поэт закрывает рукопись. Некоторое время он пребывает в смятении.

Кричит петух.

Поэт встает, торопливо одевается.

- Отобьемся, Петя, не впервой.

Сани мчат Поэта на Васильевский остров.

Звучит голос Поэта:

- Не бывать по-твоему, бес. Мои герои мне родня: я создал их силой своей любви и буду бороться за них. До конца.

Решимость Поэта словно придает сил больному Павлу. Он поднимается с постели, собирается и выходит из дому. Павел останавливает извозчика и едет на Васильевский остров.

Но первым к домику на Васильевском острове подъезжает Варфоломей.

Из спальни матери в залу выходит Вера. Она уже в траурном наряде.

Варфоломей, состроив скорбную мину, говорит:

- Священника нет дома, но когда воротится, ему скажут и он тотчас приедет…

- Все кончено, - тихо произносит Вера. – Боже! Это твоя воля.

Варфоломей смягчается, он почти сочувствует, любуется скорбью девушки.

Звучит голос Варфоломея:

- То не Его воля, а моя. Но… У самого Сатаны растаяло бы сердце: так ты прелестна в своей горести!

Поэт останавливает извозчика, не доехав до места, и пробирается дальше пешком, потихоньку входит в дом незамеченным. Дверь в залу приоткрыта, Поэт видит все, что там происходит.

Варфоломей бросается на колени к ногам Веры.

- Я вижу, ты меня не любишь, с твоей матерью я потерял единственную опору в твоем сердце!

Вера, утирая слезы, отвечает просто и доверчиво:

- Не скрою, сперва я почла тебя за человека лукавого, горделивого. Но, увидев, как ты стараешься об матушке… Царствие ей Небесное! – как ты себя не жалеешь ради нас, я стала думать иначе. Мы оба не ангелы; но матушка благословила нас; будем жить и заботиться друг о друге: я исправлять тебя, ты наставлять меня.

Варфоломей обнимает ее колени, заглядывает ей в глаза.

- Мне этого мало! Клянись, клянись, что ты моя, что любишь меня более души своей!

Поэт наблюдает из сеней.

Звучит тихий голос Поэта:

- Кто бы мог ожидать столько страсти в этом холодном… чуть не сказал – человеке!

Вера отстраняется, с укоризной смотрит на нареченного.

- Варфоломей, Варфоломей! Забудь грешные мысли в этот страшный час; я поклянусь, когда схороним матушку и когда священник в храме Божием нас благословит.

Губы Поэта шепчут:

- Молодец, девочка!

Варфоломей ловит ее руку, притягивает к себе.

- Любящим не надобны пустые обряды; мы отправимся с тобой в далекую страну, где пребудем вечно молоды; ты не знаешь, я не сказывал тебе, что обладаю княжеским достоинством, и ты будешь возвышена над многими!..

Вера с трудом вырывается, отбегает в сторону, глядит испуганно и гневно.

- Оставь меня, Варфоломей, или покинь этот дом!

Варфоломей медленно приближается к ней. Маски сброшены, и он говорит с угрозой:

- Послушай, Вера, не упрямься; теперь никакая сила не защитит тебя от моей власти!

- Бог защитник невинных! – восклицает Вера и крестится.

Отступив на шаг, Варфоломей, скривившись в злой улыбке, произносит:

- Коли так… Коли так, то пусть твоя мать призовет тебя к покорности своему жениху!

- Разве она в твоей власти? – вскрикивает девушка.

- Посмотри! – Варфоломей воздымает руки, затем вытягивает их по направлению к спальне.

Открываются двери, из темноты дверного проема медленно появляется призрак Вдовы.

- Говори! Говори! – приказывает ей Варфоломей.

Призрак с мукой на лице противится чарам, глухо стонет.

Вера, достав нательный крестик, из последних сил выкрикивает:

- Да воскреснет Бог! А ты исчезни, окаянный! – И падает без чувств.

Варфоломей, словно получив невидимый удар, опускает руки и отлетает в угол.

Призрак Вдовы с мольбой смотрит через залу, прямо в глаза Поэта и стонет:

- Заклинаю, спаси ее душу, ради всего святого! – и скрывается в темной спальне, как в гробнице.

Поэт распахивает дверь и входит в залу.

Варфоломей приходит в себя.

- А-а, какие гости к нам пожаловали! Решил, должно быть, проводить молодых в свадебное путешествие?

Поэт отвечает в тон, полушутя:

- Экой ты быстрый. Так дела не делаются. Ведь ты не получил моего благословения. А я как-никак родитель девушки.

Варфоломей усмехается.

- Благословения ты мне, разумеется, не дашь. А как насчет продажи авторских прав?

- Что ж, давай опять поторгуемся.

- Давай, только ничего нового я не предложу.

Поэт берет со стола карты, тасует колоду.

- Начнем с того, чем кончили… Ах, карты, картишки! Даже дрожь по рукам бежит. Сыграем напоследок?

- Я не прочь, – соглашается Варфоломей.- Что у нас в банке?

- Душа Веры, - отвечает Поэт.

- Ого! Как всегда, идешь ва-банк?

- По мелочам не размениваюсь. И, чтобы не было споров, условимся: играем на полный выигрыш, кто встанет из-за стола, тот проиграл.

- Идет. Ты предложил, тебе и карты в руки, - Варфоломея охватывает азарт, он засучивает рукава, барабанит пальцами по столу. – Ну что тянешь, сдавай!

Играют.

- Ничья! Пересдавай. Скорее же, скорей, - торопит Варфоломей.

Поэт не склонен торопиться.

- Спокойно, женишок, спокойно. Всему свое время.

- Опять ничья!

- Карты не лошадь, к утру повезет.

Начинает светать.

Варфоломей кроет.

- Карта бита! Она моя.

- Дай отыграться, - просит Поэт.

- Изволь, но что же ты поставишь на кон?

- Свою душу.

Варфоломей пристально смотрит на Поэта.

- Странно, за что так отчаянно бьешься: неужто она тебе дороже собственной души? – спрашивает Варфоломей.

- Дороже, не дороже – рассуждаешь как торгаш! Она – часть меня самого. Без нее мне уж не быть самим собой.

Варфоломей молча кладет на стол перо, бумагу и стилет.

- Ставка принимается. Играй!

Игра продолжается.

Из двери спальни бесшумно появляется призрак Вдовы и встает за спиной Варфоломея. Вдова знаками подсказывает Поэту, какие карты и масти на руках у противника.

Поэт кроет.

- Ага, побил!

- Проклятье! Твоя взяла. – Варфоломей в страшном волнении. – Теперь ты позволь мне отыграться.

- Я готов, но что ты поставишь на кон?

- Все, что пожелаешь!

- Мы играем на души. Не на мертвые души, на живые. Есть у тебя душа, - готов принять ставку.

Варфоломей смотрит на Поэта с ненавистью.

Поэт продолжает:

- А на нет и суда нет. Игра окончена.

- Нет, я еще не встал из-за стола!

- Уже светает, пора вставать. Заигрался ты, бес.

Варфоломей оскаливается.

- Неужели ты поверил, что я буду играть с тобой по правилам?

Он хохочет и протягивает руки к Поэту – руки неестественно вытягиваются, на пальцах появляются когти.

Поэт же спокойно отвечает:

- Нет, не поверил. Но игра действительно окончена.

С этими словами он хватает со стола стилет и быстро колет себя в грудь.

Кричит петух, вылетая из-за пазухи, носится по зале, осыпая ее пухом и перьями, и орет без умолку.

Варфоломей вскакивает, пятится к стене, лицо его искажается гримасой боли и отчаяния.

- А-а!.. Так оконфузиться…

Сквозь щели половиц под его ногами пробивается дым, и вот уже пол проламывается, под ним бушует пламя. Варфоломей проваливается в огненную преисподню.

Призрак Вдовы медленно поднимается вверх.

- Ты освободил и мою душу! – словно последний вздох, звучат ее слова.

Призрак легко возносится вверх, пройдя сквозь потолок и крышу. В оставленное отверстие видны звезды на светлеющем небе.

В залу вбегает Павел и бросается к Вере.

- Вера! Вера! – он пытается привести ее в чувство. – Что с ней?

- Она жива, и это одно – чудо, - отвечает Поэт.

- Но кто вы, сударь, я вас не знаю!

- Книжки надо читать, юноша, тогда бы знал!.. Поднимай ее, если не хочешь оказаться в пекле.

Когда Поэт и Павел выносят Веру на улицу, пламя уже охватывает весь дом. В клубах восходящего дыма, кажется, корчатся фантастические существа…

На подносе догорает рукопись.

Поэт смотрит в огонь. Лицо его испачкано сажей.

Звучит голос Поэта:

- Пусть эта странная повесть так и останется только наброском, устным рассказом в кругу друзей…

- Опять ты с огнем балуешься, - старая Няня, входя, машет руками, разгоняя дым. – То-то я смотрю, дымом потянуло. Думаю: не пожар ли?

- Успокойся, родная, теперь все будет хорошо, - говорит Поэт.

- Успокойся, как же! У тебя все не слава Богу: то жардармы ходют, то черные человеки.

- Черный человек больше не придет. И мне ль его бояться? Мне гадалка предсказала, что я погибну от белого человека…

- А ты не слушай, мало ли что нагадают!.. Ой, чуть не забыла, заходил к тебе сегодня офицер, белобрысый такой красавчик, назвался… как его… чудное такое фамилие, на «бал-бес» похожее… Помню, какой-то на «бес»…

Старуха выходит. И уже из коридора доносится ее голос:

- А вот и он, в передней раздевается.

Приближаются твердые шаги, позвякивают шпоры.

Звучит голос Варфоломея:

- Доложи: барон Дантес просит его принять.

Поэт на мгновение задумывается. Затем, вскинув голову, громко произносит:

- Входите, барон.