ХОЖДЕНЬЕ ЗА ТРИ МОРЯ ПОЭТА КАМОЭНСА

Тяжкий жребий выпадает гению вместе с божественным даром - талантом. Нелегкая судьба досталась и великому португальскому поэту Камоэнсу. Таков каприз Фортуны: либо житейское счастье, либо восторги вдохновенья.

«Скажите, где любовь моя?»

В нашей стране, если кто и не читал Камоэнса, то наверняка слышал о нем, хотя бы благодаря популярному телефильму «Покровские ворота». Когда Хоботов пригласил Людочку в свою комнату, между ними произошел такой диалог.

Хоботов (Задумчиво.) «Воспоминанья горькие, вы снова // Врываетесь в мой опустелый дом…»

Людочка. Это – вы сами?

Хоботов. Нет, это Камоэнс, португальский поэт. Он уже умер.

Людочка. Ах, боже мой!

Хоботов. В шестнадцатом веке… На редкость грустная биография. Сражался. Страдал. Потерял глаз. Впоследствии умер нищим.

Людочка (Утирает слезы.) Надо же!

Но перейдем от комедии к драме.

Луиш Важа де Камоэнс родился в 1524 году в знатной, но небогатой дворянской семье. Камоэнсов связывало отдаленное родство с Васко да Гамой, знаменитым мореплавателем, проложившим морские пути в Индию и завоевавшим немало земель на берегах Индийского океана. Впоследствии да Гама был назначен вице-королем португальских владений в Индии и скончался там, далеко от родных берегов, в тот самый год, когда родился Луиш.

Детство и юность Камоэнса пришлись на пору невероятного возвышения Португалии, оно было обеспечено в основном золотом, пряностями и богатыми товарам из колоний и полуколониальных стран. Неудивительно, что имя да Гама почиталось во всей стране, а в семье Камоэнса его чуть ли не боготворили. Юный Луиш тоже грезил подвигами и славой, но со временем их заслонила другая пламенная страсть. В нем проснулось мощное поэтическое чувство.

На берегу полноводной реки Тежу он услышал, как девушка пела песенку, каждый куплет которой оканчивался рефреном: «Скажите, где любовь моя?». И сердце юноши отозвалось стихами:

Ее искал повсюду я,

Что с ней – никто мне не ответил.

Вдруг плачущей ее я встретил:

Неисцелима боль сия!

Может быть, «боль сия» - первая любовь поэта? Он полюбил дочь знатного вельможи, королевского казначея Фернана Алвареса – Виоланту. Полюбил без всякой надежды на взаимность - Виоланта была и значительно старше, и замужем за португальским послом во Франции, и у нее самой были дети. В ту пору Камоэнс уже учился в университете в Коимбре, а поместье мужа возлюбленной - Франсиско де Норонья находилось неподалеку, на берегу реки Мондего. Воспоминания об этой любви отразились в строках сонета:

Мондего тихий, ясная вода,

Воспоминаний край, для сердца чудный,

Где, ослеплен надеждой безрассудной,

Я шел за ней, но шел я… в никуда.

Тайны лиссабонского двора

Но вот студент Камоэнс сдал выпускные экзамены по античной литературе, юриспруденции, философии, истории, географии и получил степень бакалавра искусства. Он вернулся в Лиссабон. Образованный и талантливый молодой дворянин был замечен при дворе короля Жуана III, его стали приглашать на празднества. Там он читал свои ранние стихи, но уже тогда сонеты Камоэнса сравнивали с творениями Петрарки – тогдашнего кумира всех европейских поэтов. Вот только никто до поры не мог угадать, кому обращены его сонеты, кто та таинственная знатная дама, что пленила его сердце. Может быть, его возлюбленная – вымысел, мечта поэта? Образ незнакомки был несхож с идеалом Петрарки – голубоглазой красавицы с золотыми волосами.

Постепенно Камоэнс вошел в круг придворной молодежи, со временем он мог рассчитывать на придворный чин, но... Жизнь при дворе была наполнена интригами, здесь властвовали ложь и предательство. Камоэнс и на себе испытал измену друзей, клевету завистливых поэтов и вельмож. Усиливалось влияние Испании – ведь королева была испанкой. Многие придворные почуяли, куда ветер дует, и заговорили по-испански, даже поэты начали писать стихи на испанском языке.

Островком спасения был для Камоэнса «маленький двор» сводной сестры короля – инфанты доны Марии, своего рода салон во дворце Санта-Клара. Инфанта была хороша собой, образованна, любила литературу и искусство. В ее окружении часто не только читали, но и изъяснялись на латыни – международном языке ученых и поэтов. Только в этом кружке Камоэнс чувствовал себя своим. Дона Мария ценила талант Камоэнса и оказывала ему покровительство. И поэт снова полюбил, и опять безнадежно. Он боготворил свою возлюбленную:

Она прекрасней херувимов рая,

В ней все, чем вправе Небеса гордиться.

Лица румянец роз не устыдится,

Веселой красотой обворожая.

На что мог рассчитывать бедный дворянин, влюбленный в сестру короля? Безнадежность сводила Камоэнса с ума, и он писал:

Неужто я неровня вам, и мне

Всю жизнь страдать придется терпеливо?

Но кто достоин вас? Такое диво

Пожалуй, встретишь только лишь во сне.

Однако любовь, даже тайную, безответную – не скроешь. Пошли разговоры, сплетни. И вдруг приказ: немедленно оставить Лиссабон и удалиться в ссылку. Приближенные к королю добавляли на словах: «из-за любви к знатной даме». У поэта было всего несколько часов на сборы, но он улучил время, чтобы проститься с возлюбленной. Может быть, вспоминая минуты расставания, Камоэнс писал в изгнании:

Те очи ясные, что слезы лили,

Когда я уезжал на столько лет,

Чем ныне заняты? Кто б дал ответ?

Ужели образ мой они забыли?

В глухом селении далеко от столицы Камоэнс жил три года. Друзья писали, что срок его изгнания подходит к концу.

Под знаком беды

Камоэнсу действительно разрешили вернуться, но тут же отправили еще дальше – в Африку! Король не желал присутствия поэта не только при дворе, но и в столице, да и в Португалии вообще. Формальный повод при желании всегда сыщется. В случае с Камоэнсом вспомнили старое правило: «не дозволяется молодым дворянам находиться при дворе без того, чтобы они побывали в Африке и вернулись оттуда с доказательством своей храбрости». Разумеется, это «правило» не распространялось на всех богатых и знатных бездельников, которые знали свой шесток в придворном мире.

Португальцы давно захватили часть африканского побережья в районе Гибралтара, построили там крепость Сеуту. С этого плацдарма можно было контролировать движение кораблей через пролив, Сеуту стал опорной базой для продвижения дальше вглубь континента. Поэт прибыл в Сеуту и начал служить в гарнизоне. Камоэнс участвовал во всех экспедициях, в стычках с маврами, в отражениях их вылазок, мужественно переносил тяготы походов, голод и жажду. Куда труднее было ему перенести скуку гарнизонной жизни, тоску по родине. И только воспоминания о той, кого он мысленно называл «моя королева», помогали выжить.

Пусть рок свиреп и полон неприязни –

Пока в душе моей, сеньора, вы,

Смотрю в глаза Фортуне без боязни.

Там, в Сеуту, Камоэнс начал писать давно задуманную поэму «Лузиады» - о славных потомках легендарного португальского вождя Луза, о путешествии Васко да Гама через полмира к берегам Индии.

Служба Камоэнса прервалась неожиданно. В одной из стычек с маврами осколок ядра повредил ему глаз. Уж теперь-то «доказательства храбрости» были налицо в прямом смысле слова. Камоэнс отправился на родину, не отслужив положенных двух лет. Перед встречей с доной Марией он, закаленный в боях воин, робел, словно новобранец перед первой битвой. Как она встретит его – такого, с пустой глазницей? «Вы, должно быть, не признали меня?» - произнес поэт с вымученной улыбкой. «Вас нельзя не узнать, - ответила инфанта. – Ваша рана лишь умножила ваши достоинства!» Они заговорили совсем как прежде, как будто не было расставания и долгой разлуки. Камоэнс рассказал о задуманной поэме. «Я мечтаю, чтобы эта поэма о героях моей родины была достойна Вас, о дона Мария!» - эти слова Камоэнса прозвучали как нечто большее, как признание в любви. Инфанта в ответ лишь взмахнула веером и приложила его к устам. Этот жест на языке вееров, известном каждому кавалеру, означал: «вы не отвергнуты, надейтесь».

Но знаки ободрения сменялись холодностью, приветливость – отчуждением. Поэт мучился и изливал свои переживания в сонетах.

…И добровольный плен, и служба той,

Кто губит нас, и все-таки любима,

И все-таки царит в душе одна.

Так можно ль сердцу дать единый строй,

Когда любовь сама неотвратимо

Вся из противоречий сплетена!

А беды продолжали преследовать поэта. В 1552 году, на процессии в честь Тела Господня, Камоэнс ввязался в уличную стычку, обнажил шпагу и ранил знатного дворянина. Им оказался королевский конюший Гонсалу Боржес. Камоэнса бросили в тюрьму. Его проступок могли истолковать как преступление против королевской власти. К тому же, оно произошло «в присутствии в городе короля», что считалось тогда отягчающим вину обстоятельством.

Восемь месяцев поэт провел в мрачном подземелье. Тюремщики лишь в одном смягчились: разрешили Камоэнсу получать книги, читать и писать при свече. В тюрьме Тронку поэт основательно изучил «Историю открытия и завоевания португальцами Индии» Фернана Лопеша де Каштаньеды, бывшего солдата, лично участвовавшего во многих походах и сражения на Востоке. И, конечно, Камоэнс продолжал сочинять «Лузиады».

В этом море невезения нашлась одна маленькая удача - рана, нанесенная вельможе, оказалась легкой, и он поправился. Друзья Камоэнса неустанно хлопотали за поэта. Наконец, король решил простить «бедного юношу», как сказано в документе о помиловании. Но с условием: Камоэнс должен был уплатить крупный штраф и с первой же оказией отправиться на службу в Индию. Злая судьба гнала поэта все дальше и дальше от родины, от любимой, теперь на самый край изведанной тогда земли. Считают, что штраф в четыре тысячи рейс внесла за Камоэнса дона Мария. Армада – так называли флот в Португалии и Испании – отплывал в Индию уже через шестнадцать дней после помилования.

Новое расставание с доной Марией отмечено горестными строками:

…Лишь солнце соболезновало доле

Двух душ, разъединенных против воли…

Хожденье за три моря

В судьбе поэта все случайности закономерны. Вот и теперь Камоэнсу предстояло пройти путь своего предка Васко да Гамы, путь героев своей поэмы «Лузиады». Живые впечатления, тяготы и лишения, картины дальних стран, мощные удары стихии – все это наполняло поэму достоверностью. Конечно, пятьдесят лет назад, когда уходил в неизведанное Васко да Гама, плаванье на край, даже за край земли страшил еще больше. Считалось, что за южной оконечностью Африки начинается «Море тьмы», где корабли поглощают гигантские водовороты и страшные чудовища; что Индию населяют диковинные люди о двух головах… Но и современники Камоэнса провожали армады в Индию со скорбью, как в последний путь.

Мы проходили к кораблям прекрасным,

На бедных женщин глаз не поднимая,

Чтоб в час отплытья, скорбный и ужасный,

Не сокрушила нас печаль лихая.

Но вот армада из четырех кораблей подняла якоря и вышла из устья Тежу в океан. На флагмане «Сан Бенту» плыл простой солдат Камоэнс, чтобы служить в Индии долгих пять лет. Интересно, что потеря глаза, прервавшая его службу в Африке, не стала преградой для службы в Индии. В письме другу он признавался: «Я покинул эту землю, словно удаляясь в иной мир, я отправил на виселицу столько надежд, питавших меня до сих пор…» Маршрут армады практически совпадал с маршрутом да Гамы, Камоэнс набросал его в поэме: «Мы миновали острова Блаженных / (Канарскими их ныне называют… / И к Гамбии коварной повернули, / Проделав путь томительный и дальний… / Мыс Пальмовый остался за волнами, / И скрылась вдалеке Сьерра-Леоне… / Мы королевство Конго повидали, / Где наши братья веру утверждали, / Заир прекрасный быстро миновали / И вновь в открытый океан поплыли…»

Камоэнс собственными глазами видел много таинственных явлений, которые все еще внушали мистический трепет: свечение океана, мощные столбы смерчей до небес, огни Святого Эльма.

Живой огонь я наблюдал воочью

(Его святым на море почитают),

В час непогоды средь кромешной ночи

По мачтам зыбко огоньки блуждают.

Настоящие тяготы начались уже за мысом Бурь, как называли тогда мыс Доброй Надежды, - полуголодный рацион, постоянная жажда, цинга и другие болезни - спутницы долгих путешествий. Наконец, шесть месяцев спустя, армада вошла в гавань Гоа – столицы португальской Индии.

Блеск и нищета «золотого Гоа»

Колонисты торжественно встретили прибытие армады. Сошедшие на берег матросы и солдаты буквально шатались от голода, их одежда истрепалась и выцвела. Интерес колонистов к прибывшим соотечественникам быстро остыл, моряки вернулись на корабли, а солдат расселили в убогих хижинах по четверо-шестеро. Но некоторым все равно не хватило места под крышей, и они ночевали на папертях храмов или в выброшенных на берег кораблях.

Камоэнс быстро рассмотрел истинное лицо «золотого Гоа», как его частенько называли. Здесь действительно сосредотачивались колоссальные богатства, свозимые со всей Индии, из Китая и Японии, с островов Индийского океана и берегов Красного моря. Отсюда деньги и товары отправляли в Португалию. Но кое-что прилипало к рукам вице-короля и его чиновников (сверх жалованья, разумеется). И это «кое-что», эти крохи с королевского стола могли обеспечить безбедное существование чиновника до конца его дней. Поэтому здесь только ленивый не воровал и не ловчил. Все становилось наживой, даже скудное имущество погибших в боях и умерших от тропических болезней сразу оценивалось и поступало в казну, с него тоже получали доход. Власть вице-короля – он назначался на три года – была почти безграничной. Центр Гоа был застроен великолепными зданиями – резиденция вице-короля, дворец архиепископа, несколько храмов и монастырей, дома богатых купцов и военачальников. А дальше - лачуги и трущобы, грязь и убожество. Этот золотой молох ничего не производил, не мог себя прокормить, при всем богатстве задерживал жалованье чиновникам и военным, чем сам толкал их на злоупотребления. Зато невольничий рынок в Гоа был третьим по размаху работорговли после Лиссабона и Алжира.

Да, злато покоряет цитадели,

В предателей героев превращает…

- сетовал Камоэнс в «Лузиадах». Для того ли Васко да Гама и его спутники совершили свой беспримерный поход? Эта мысль не могла не мучить поэта. Но он наивно полагал, что «Лузиады» напомнят соотечественникам о былой славе, наставят их на путь истины и добра. Однако в Гоа солдаты жили недолго, не для того их везли через полмира. Первая военная экспедиция была против непокорного местного царька Шембе по прозвищу Король перца. Он мешал монопольной торговле португальцев, покровительствовал пиратам, грабившим португальских купцов. Только справились с Шембе, как поступил новый приказ: плыть к Персидскому заливу на поиски знаменитого пирата Али-Шелоби. Потом гонялись за другим пиратом, Сафаром. Эта экспедиция оказалась продолжительнее и труднее, чем плаванье из Лиссабона в Гоа. Экипажи и солдаты были истощены, корабли требовали ремонта. Во время длительной остановки на восточном побережье Африки эпидемия унесла многих товарищей Камоэнса. Похоронив близкого друга, Камоэнс написал горькую эпитафию, которую мог бы приберечь и для себя.

В прекрасной Португалии рожденный,

Я вырос на зеленых луговинах,

Но, вредоносным воздухом убит,

Вблизи утесов Африки пустынных

Я кинут рыбам в океан бездонный

И родиной возлюбленной забыт.

Но и здесь, где поэт провел «безрадостные, злые дни неволи», он сердцем устремлялся к своей «королевской орлице»: «Лишь вспоминая вас, / Я обретаю крепость / И смерти злой мне не страшна свирепость…»

Следующая экспедиция была на восток. В конце концов, Камоэнс оказался на юге Китая, в Макао. Этот город-порт лишь недавно сделался владением португальцев, произошло это так. Китайцам очень досаждал пират Шансилау, он был настолько дерзок, что нападал даже на крупные прибрежные города. Однажды он осадил Кантон, и китайский император обратился к португальцам за помощью. Португальская армада разгромила пиратский флот, и за это император подарил португальцам Макао. Приобретение оказалось очень ценным. В Макао останавливались корабли с серебром из Японии, фарфором и шелком из Китая, португальцы активно посредничали в торговле всего Юго-Востока.

Здесь Камоэнс сошел на берег, так как срок его контракта истек. Но ему пришлось несколько месяцев дожидаться корабля, следовавшего в Гоа. В то время Макао был всего лишь бедной деревушкой с небольшим гарнизоном, охранявшим торговые склады. Камоэнс не мог снять даже убогой хижины и поселился в гроте, сохранившемся до наших дней. Там он заканчивал свою поэму. Литературная легенда гласит, что с ним жила наложница, вероятно, китаянка.

О поэте-отшельнике пошли толки и пересуды. Кто-то написал донос, в чем его именно его обвиняли, точно неизвестно, да никто и не стал вникать. Последовал приказ арестовать Камоэнса. Поэтому, когда корабль пришел наконец в Макао, поэт поднялся на борт уже как арестант. Но на обратном пути корабль попал в жестокий шторм и затонул возле устья Меконга. Камоэнс чудом спасся, доплыл до берега. Второе чудо состояло в том, что рукопись «Лузиад» уцелела.

Только через несколько месяцев на попутном корабле Камоэнс добрался до Гоа. И тотчас был заключен в тюрьму. Нет, не даром он писал:

Несчастья, как ваш заговор жесток!

Вы каждый день вершите злодеянье.

Ужель до гроба мой удел – страданье?

Я так измучен, сократите срок!

К счастью, вновь назначенный вице-король разобрался в деле Камоэнса непредвзято и освободил его.

Возвращение Одиссея

Ждать прямого рейса до Лиссабона уже не было терпения. Камоэнс занял денег и отправился сперва в Мозамбик. Там он застрял надолго – сначала корабля все не было, а затем и деньги кончились. К счастью, на пришедшем, наконец-то, судне плыли знакомые Камоэнса, они и помогли ему попасть на корабль. И вот, семнадцать лет спустя, поэт ступил на землю родины. Но каким! Современник описал его фигуру, словно «сошедшую со страниц Дантова ада». Камоэнс и сам понимал, насколько истрепали его невзгоды.

Все минуло. Но в сердце гнев залег

И боль о том, что ныне так далеко.

И понял я, состарившись до срока,

Что создан лишь для горя и тревог.

Инфанте было уже под пятьдесят, она избегала встречи с Камоэнсом. Дона Мария все больше молилась и занималась благотворительностью.

Теперь Камоэнс мечтал об одном – об издании своих произведений и, прежде всего, поэмы «Лузиады». Казалось бы, чего проще – патриотическая песнь, национальный эпос! Намерения автора предельно искренни:

Моя любовь не требует награды,

Как родина моя, она бессмертна.

Гнездо родное было мне усладой,

И я его пою как отпрыск верный.

А дело-то было непростое. В поэме, наряду с реальными героями, действовали античные боги, они, подобно богам гомеровского эпоса, то помогали, то препятствовали лузитанам. А в то время любая рукопись перед изданием должна была пройти цензуру инквизиции. Инквизиция же чаще сжигала книги, нежели допускала их к печати.

Друзья Камоэнса показали поэму королю. Тот ее одобрил, тем более, что автор в заключительной части не поскупился на похвалы в его адрес. Но, одобрив «Лузиады», король все же постановил: «…прежде, чем быть напечатанной, книга должна быть показана и рассмотрена в Главном совете святой инквизиции…». Чего и страшился Камоэнс.

Теперь поэт и его друзья хлопотали о том, чтобы рукопись попала к наиболее просвещенному цензору. Таким рецензентом был фрай Бартоломеу Феррейра. Он вынес в целом положительное решение, хотя и высказал замечание: «…необходимо предупредить читателей, что автор, дабы показать нагляднее трудности навигации португальцев в Индии, использует как фикцию языческих богов». Так или иначе, в начале лета 1572 года книга «Лузиады» была напечатана. К Камоэнсу пришла заслуженная слава, его поздравляли, поэты славили его в стихах. Поэма сразу была переведена на французский и испанский языки, ею восхищались Ронсар во Франции и Тассо в Италии. Король назначил Камоэнсу скромную пенсию сроком на три года.

Но лирические стихи Камоэнса – подлинные шедевры европейской поэзии – были напечатаны только спустя много лет после его смерти.

В последние годы жизни Камоэнс пережил новые разочарования. Умерла дона Мария. Погиб в сражении молодой король Себастьян. Всем было ясно, что Португалия вот-вот подпадет под власть испанской короны. Поэт сетовал:

…Как будто нас отверг всевышний сам.

Все ясное, обычное, простое,

Все спуталось, и рухнули устои.

А жизни нет. Жизнь только снится нам.

В довершение всех бед на Лиссабон обрушилась чума. Люди гибли сотнями. Камоэнс, измученный тропической лихорадкой и постоянным недоеданием, слег. Его приняли за чумного и отвезли в лазарет, где больные лежали вповалку на соломе. Там поэт, вероятно, заразился и умер 10 июня 1580 года.

Позднее его прах был перенесен и захоронен под сводами монастыря Св.Жеронимуша рядом с Васко да Гаммой, с королями и героями Португалии. Только после смерти Камоэнс занял в сознании португальцев подобающее ему место национального гения. Памятники Камоэнсу установлены на двух континентах – в Лиссабоне и в Гоа. День памяти поэта - десятого июня отмечается одновременно с государственным праздником Днем Португалии.

* * *

«Что без страданий жизнь поэта?» - писал Лермонтов.

Хочется и эту печальную истину осветить улыбкой, вернувшись к комедии.

Хоботов. …Камоэнс – глаз, а Сервантес – руку.

Людочка. Перестаньте! Это уж слишком…

Хоботов. «Зарыты в ямины и рвы, о, не воротимся, увы!»

Людочка. Вы сочинили?

Хоботов. Нет, Рембо. Умер в девятнадцатом веке. Очень талантлив и очень несчастен.

Людочка. Он – тоже?

Хоботов. Ему отрезали ногу.

Людочка. Они у вас все - как сговорились!

Хоботов. Вы правы – какая-то закономерность…

* * *